Анна Сокол - Нечисть, нежить, нелюдь

Я передернула плечами. Опять этот странный зуд между лопатками и ощущение чужого выжидательного внимания, от которого хотелось по-звериному вздыбить шерсть на загривке и зашипеть.

— Айка, — позвал Рион, как-то неуверенно дернув меня за рукав.

— Что? — повернулась к парню.

— Ничего. — Он вдруг поднял обе руки. — Ты вроде к травнице собиралась. — Чаровник кивнул на избушку, оставшуюся по правую руку. Я ведь и в самом деле чуть не ушла в лес. — Не скажешь, зачем тебе травница?

— Травница? — переспросила я и, подойдя к двери, тихо добавила: — Самой бы вспомнить, — но все-таки подняла руку и постучала.

В доме что-то упало, звякнуло и наверняка разбилось, раздались негромкие, но душевные ругательства, и через минуту дверь распахнула растрепанная девушка в льняном платье, что давеча приносила нам кабачки.

— Ой, — сказала Майана вместо приветствия, перевела взгляд поверх моего плеча на Риона и густо покраснела. — Это… это вы?

Я оглянулась на парня и подтвердила:

— Мы. А ты ждала кого-то другого?

— Не… не знаю, — пробормотала она и посторонилась. — Проходите.

Избушка у травницы оказалась маленькой: сени да комната, служившая и кухней, и спальней, и рабочим помещением. Немного захламлено, но уютно. На полу у стола осколки глиняной чашки. Коричневая жидкость медленно впитывалась в темные доски. Пахло травами, горьковатым маслом и ягодами. Запахи словно вернули меня в детство. И желание спрятаться в лесу на миг отступило. Захотелось вернуться домой в Солодки, к неулыбчивым крестьянам, новобрачной Ксанке и ласковым рукам бабы Симы.

— Садитесь, господа чаровники, — зажигая одну за другой свечи, суетилась хозяйка. — Я тут… я сейчас… — Она обернулась на широкую кровать, небрежно прикрытую вязаным одеялом, и покраснела еще гуще.

— Мы не увеличивать магическое поголовье пришли, — поспешила успокоить я девушку, но добилась почему-то прямо противоположного эффекта, да еще и Рион закашлялся. — Лучше скажи, ты всех в Волотках знаешь?

— Конечно. — Она замерла с лучиной в руках, беловатый дым поднимался к потолку.

— Нет ли у кого в родственницах рыжей девушки. — Я описала Лиску. — Она могла на некоторое время уезжать или, наоборот, объявиться сейчас, нежданно-негаданно свалиться родным на голову?

Майана задумалась.

— Нет, не было такого. У нас вообще рыжеволосых нет.

Причин не верить травнице не имелось, но вот беда — я была уверена, что Лиска в деревне. Значит, она скрывается. Интересно, зачем? Почти так же интересно, как и у кого?

Я немного помялась, не зная, что еще спросить.

— Это все, что ты хотела узнать? — подняв брови, поинтересовался Рион и попенял, словно маленькой: — Айка, Айка…

Это должно было разозлить меня, но не разозлило. Зато снова потянуло в лес, такой темный и такой тихий. Там под еловыми лапами всегда прохладно, и, если затаиться, охотник может пройти в шаге от тебя и ничего не заметить.

Чувство опасности накатило внезапно, только что ничего не было, а через миг…

«Бежать! — стучала в голове мысль. — Немедленно!»

— Айка, — осторожно позвал Рион.

— Надо идти, — сглотнув, проговорила я, удивляясь, как непривычно низко звучит мой голос, будто после простуды. Майана испуганно перевела взгляд с меня на Риона. — Надо, — еще уверенней повторила я и бросилась вон из избы.

— Айка, что ты… — Чаровник выскочил следом.

Вместо ответа я дернула головой и пошла, почти побежала по лесной тропе… Нет, не по ней, я побежала к лесу.

— Эол, что же это! — запричитала за спиной травница.

— Айка, — в третий раз крикнул ученик мага, нагнал и схватил меня за руку, заставив отвернуться от спасительной тени леса.

Рион не понимал. Никто не понимал, даже я.

Не знаю, чем бы все закончилось, вряд ли чем-то хорошим. Парень перехватил мои руки и не давал вырваться. Он что-то говорил, даже кричал, травница бестолково скакала рядом. Я вырывалась и, кажется, шипела…

Они не понимали. Что-то назревало вокруг, что-то большое и недоброе раздувалось, как пузырь в мыльной воде. Оно заставляло меня скулить и торопиться. Оно заставляло меня бояться. И еще немного удивляться тому, что остальные этого не ощущают, ведь сам воздух пах предчувствием.

А потом оно лопнуло, разлетелось грязными брызгами, которых никто не видел. Разлетелось яростным, захлебывающимся криком. Так выл пес, попавший под тяжелую телегу кузнеца, выл, пока были силы, а из брюха вываливались дымящиеся внутренности. Кузнец свернул ему шею, чтобы не слышать этой смертной тоски и боли в крике животного.