Сергей Беляков - Мю Цефея. Цена эксперимента

— Не забывай — у меня два сердца, и оба мертвы. — Обняв лезвие пальцами, стригой вырвал меч из дымящейся красным груди. — А ты поразил лишь одно… и что моему сердцу твой гнев, лишь забавный в бессилии! Пронзить его не способны ни пламя, ни сталь, разве что — кол осиновый… но я не вижу кола в руках твоих. Ха-ха-ха-ха! Рыцарь-обманщик! Ловко же я обманул тебя самого!

И поземка взвихрилась в ладонях стригоя, и осыпалась прахом. И в мертвеюще-гулкой, пустой белизне Влад услышал дыханье драконово, и оно пробудило надежды его.

Задыхаясь, он вскарабкался на спину меж плащом раскинутых крыл. Оскверненная смертью, под ногами лежала земля. Небо над его головой было голо и бело, как череп, и взирало на землю глазницами туч. Эти сны были чужды Владу, и дракон не находил в них спокойствия. Обернув к Владу снегом припорошенный нос, он урлыкнул, и Влад — простер руку туда, за пределы тырговиштских стен, где смертью пахло не настолько отчетливо.

— Ты ведь тоже чувствуешь это, дракон? — прошептал он, когда саванно-белое Тырговиште скрылось из глаз его за сомкнутыми облаками. — Этот всепроникающий тлен, эту гнилостную мертвечину вокруг? Ты мертв, уже много лет как. Я поразил тебя мечом тогда, последнего из рода драконов, и был принят в рыцарский орден имени драконьих убийц, и король Сигизмунд надел медальон мне на шею и опоясал мечом. А после — умер я сам. Я сражался на турнире в тот день, и копье пробило мне глаз, войдя сквозь забрало, и я рухнул с коня и больше уже не дышал. И снег так же падал на голову мне, завихряясь поземкой, и гремела торговая ярмарка, и танцевали шуты… Да, на турнире еще была дева, чей плащ был ярок, как драконова кровь, а шутки остры, точно звон поражающей стали. Она назвала мое имя, а вот я ее имя не знал… возможно, ты прятал его под языком все эти годы, дракон? Я был бы счастлив, если бы ты назвал его прямо сейчас, — Влад сунул руку за пазуху. Огневеющим пламенем она жгла ладони его — золоченая пряжка, позабытая драконья чешуинка. — Я знаю, ты произнесешь его мне даже из самой темной могилы, из мертвого, непроглядно-белого сна. Смерть честна, точно исповедь, и чиста, как невеста. И я, всю жизнь свою осквернявший ложью язык, — неужели не заслужил себе хоть малую каплю этой ослепительной чистоты напоследок?

Тело драконово содрогнулось, точно полная мертвецами земля Тырговиште излила свой яд, прикоснулась к драконову брюху леденящим касанием. Изогнувши мучительно пасть, дракон захрипел, обернув свою голову к Владу, и густая, черная кровь хлынула из-под драконьего языка. Взмахнув бестолково крылами, он падал… и падал… и падал, сквозь искрящийся яростный снег, через саванно-белые, мертвечиной тянущие облака, в землю, радостно распахнувшую костяные объятия…

…темные топи болотные и присыпанный снегом густой бурелом.

Заскулив, дракон вытянул шею и замер. В стекленеющих, тусклых глазах его стыли верхушки деревьев и небо с серыми, кучно бегущими тучами. Влад коснулся рукою драконьих изломанных крыл.

— Арбалетные стрелы… Удивляюсь, что ты не рухнул прямо на город, дракон. Тырговиште захлебнулось бы смертью, ело б ее, точно хлеб, макая в меду. Драконово милосердие не знает границ. — Он покачал головою. — Только что мне с этого милосердия, если дорога моя теперь так одинока, бела и метельна?

…Осыпая снежинки с ветвей, она вышла из-за деревьев — дева в ярком плаще цвета крови драконовой и зеленых, мертвенно-тусклых одеждах.

— Ты забыла в лесу свою тень, о, прекрасная дева! — Влад склонился в глубоком поклоне. — Мерзлый снег за твоею спиной так же светел и чист, как и добродетель твоя…

Дева расхохоталась, звонким, точно тысяча колокольчиков, смехом.

— Тень моя бродит в ночи бесприютною вылвой, черной кошкой скулит на вершинах холмов, о доблестный рыцарь! Зачем она мне, сторонящейся кривды во всем? Зачем тень тому, кто стремится всю жизнь к безупречности? — Она подала Владу тонкую бледную руку в пушистой перчатке, и Влад почтительно принял ее. — Пойдем же со мною, о благороднейший рыцарь — и ты тоже лишишься тени своей, и душа твоя будет так же чиста и нелжива, — прошептала она. — В полночь на перекрестке я возьму острый нож и отрежу тень от ступней твоих. И ты будешь летать со мной над ночными холмами, легче воздуха, легче снежинки… — Она рассмеялась. — Соглашайся же, рыцарь Влад, победитель дракона! Или все сомневаешься ты? Думаешь, ждут за лживость твою тебя райские куши? — Лицо ее зло исказилось.

— Вот где он, сын вырколаков! — прогремело вдруг за спиной, и Влад обернулся. — Думал уйти от меня, в лесах отсидеться? Нет, нюх у меня посильнее, чем у охотничьих псов!.. К болоту его загоняйте. Там и прикончим, — ожег его слух голос Хуньяди-стригоя. — Скорей, пока вылвины чары не обратили мечи ваши в былинки, а вас — в мохом заросшие пни!