Азад Гасанов: Битвы зверей

«Да. Это тайное знание фаунских ученых. Наделенный им всегда распознает лжецов и заговорщиков. Это весьма полезно для правителя, и в этом нет ничего смешного».

«Да, да, — согласился Теймур. — Но помнишь еще, как однажды с кожи потекла краска».

«Помню. Кожа была сырой».

«Ты рисовал улыбку, но краска потекла, и получалось, что губы смотрят вниз. Ты тогда рассердился, замахал кистью и перепачкал всю шкуру, — Перевертыш хохотнул. — Но самое смешное началось потом, — поведал он Рябому и Вислоусому, которые находились тут же. — Учитель так сильно осерчал, что содрал с жерди шкуру и принялся углем малевать на новом выбеленном войлоке. Нарисовал рожу и говорит: „Видишь, улыбка до ушей. Так натужно улыбаются только притворщики. Улыбнись. Покажи мне ужимку самого заядлого притворщика“. И тут к нам подбегает мать. „Я тебе сейчас улыбнусь, — говорит, — так улыбнусь, что век будешь помнить!“ И давай хлестать моего учителя мокрой тряпкой».

«Мокрой тряпкой?» — удивился вислоусый.

«Мать в ручье полоскала белье и все поглядывала на нас. А как увидела, что стало с новой юртой, примчалась и давай махать тем, что в руке оказалось».

«Мокрой тряпкой, — заметил Рябой и хмыкнул, — больно. Но поделом».

«А то. Мать три месяца готовила войлок для новой юрты. А тут, видит, углем его изрисовали. Как она ругалась!»

«Ее можно понять».

«Как хлестала! Мать, значит, тряпкой орудует, а учитель уворачивается и кричит: „Уймись, женщина! Веди себя прилично“. А мать ему: „Выходит, ты не видел неприличных. Так я покажу“. Бросила тряпку и схватилась за палку».

«Женщины слишком привязаны к вещам, — высказался старик, пытаясь сохранить достоинство, — и пекутся о всякой ерунде».

«А палкой-то больнее», — сказал вислоусый, не обращая внимания на старика.

«Еще бы. Я вздумал вступиться за учителя, так и мне от матери досталось».

«И никто не попробовал остановить побоище?» — поинтересовался Рябой.

«Не-е. Сбежались соседи, но никто не решился полезть матери под горячую руку. Она угомонилась только тогда, когда позвали деда».

«Твой дед мудрый человек», — проговорил старик, все еще сохраняя важный вид.

«Да, учитель. Но и он не стал перечить матери, когда она заставила нас отмывать испачканный тобою войлок. Мы провозились до самых сумерек, — сообщил Перевертыш своим товарищам. — И учитель тогда сказал: «Видишь, как бывает, когда в расчет не принимаются детали».

«Какие детали?»

«Вот и я тогда не понял. Спросил учителя, и он объяснил: «Уголь, как выяснилось, въедлив и слишком дружен с войлоком. Не откажись я от краски, мы бы уже давно покончили с проклятым делом. Ты бы спал, а я попивал кумыс. Впредь надо помнить, что уголь въедлив». Теперь понятно?

«Теперь понятно, — подтвердил Рябой. — Уголь въедлив».

«И дружен с войлоком», — добавил вислоусый.

И оба загоготали, не стесняясь старика.

«Видишь, учитель, — обратился Перевертыш к последнему, — какой дар в тебе таится. Двое надрывают животы. А у третьего, — Теймур указал на Тобаса, — поднялось настроение. Ты, как никто, умеешь развеселить, и только притворяешься серьезным».

«А вот ты даже притвориться не хочешь, — сказал старик, сделавшись пунцовым. — Вижу, что сегодня ты не настроен на серьезный лад. Что ж резвись. Но утром, — злой старик откинул полог юрты, — я жду от тебя решения. И очень надеюсь, что оно будет взвешенным».

Старик ушел, и Перевертыш вздохнул, проводив его взглядом. Он дождался, когда Рябой и вислоусый затихнут, и тогда поднял глаза на Тобаса.

«Ты слышал?»

Тобас не ответил.

«Мудрый Юкук к утру ждет от меня решения».

«Жизнь или смерть», — брякнул вислоусый.

Теймур помолчал, налил себе чай из запасов Тобаса.

«Неужто он на самом деле так полезен, как говорят? На вкус не очень. Хочешь?».

Тобасу очень хотелось прокатить по небу глоток освежающего чая, но он мотнул головой.

«Мудрый Юкук призывает меня к благоразумию и осмотрительности. А я в делах полагаюсь на совесть. И совесть давно внушила мне: нельзя лишать жизни будущего тестя. Это грешно, и это отравит жизнь моей невесте, — Перевертыш допил чай. — Так что решение я вынес. И теперь хочу услышать твое слово».

Тобас молчал. Смотрел в раздвинутые колени на черный войлок, на то, как, продираясь через ворс, карабкается по гребню мурашек.

«Ты на меня обижен?»

Тобас оторвал взгляд от пола, печально посмотрел на Теймура и сказал:

«Я дивлюсь тебе».

Теймур в ответ вздохнул.