Мамору Хосода - Волчьи дети Амэ и Юки

От этой мысли у Ханы ёкнуло сердце. Парень всё так же улыбался с фотографии. Он словно говорил ей: «Оставляю детей тебе».

Слёзы чуть не хлынули из глаз, но Хана прикусила губу и сдержалась. Затем изо всех сил улыбнулась и поклялась: «Не волнуйся, я хорошо воспитаю их».

Без него началась иная жизнь.

Полуторагодовалая Юки выжидательно глядела на Хану, требуя еды:

— Мама.

— Уже готовлю, потерпи немного, — ответила Хана.

Но Юки всё ещё не понимала слов, поэтому взмахнула руками и повторила:

— Мама!

— Осталось совсем чуть-чуть.

— Мама!! — продолжала она кричать, не в силах совладать с голодным желудком.

От перевозбуждения из её волос выскочили волчьи ушки.

— Мама!!!

— Юки! — громко осекла её Хана.

Глаза Юки наполнились слезами, и она с обиженным видом отвернулась. Девочка плюхнулась на четвереньки, раскидала подушки. Когда Хана обернулась, то увидела, что та совсем обратилась волчонком. К тому же она тщательно вытряхнула содержимое мусорного ведра и нарочно попрятала его по квартире от Ханы, отказываясь откликаться на слова.

И тем не менее…

— Ну что с тобой поделать. Ладно, дам пока печеньку.

Хана вздохнула и взяла сладость с полки. Юки молнией метнулась к ней, вырвала угощение из рук, снова обратилась человеком и с улыбкой впилась в печенье зубами.

Когда Юки была рассержена или недовольна, то тут же обращалась волчонком с навострёнными ушками и стоящей дыбом шёрсткой. Каждый раз. Иногда она принимала промежуточную форму, в которой соединялись человеческие и волчьи черты. Хане всегда казалось, что её дочь не может выбрать, в каком виде жить.

Хана стояла на кухне и растирала варёные бобы и картошку в тарелке Юки. Она добавила в неё детского питания, которое ещё осталось в запасе. Попробовала пюре и ощутила сладковатый вкус бобов.

Юки до сих пор толком не научилась пользоваться ложкой. Она вцепилась в неё мёртвой хваткой и умудрилась зачерпнуть пюре, но до рта не донесла. Затем принялась собирать сбежавший обед пальцами и забрасывать в рот, но когда перегнулась через стол, чтобы дотянуться до далёкой капли, то перевернула свою тарелку. Впрочем, её это ничуть не расстроило, и она продолжила с аппетитом есть со стола.

Стол и его окрестности мгновенно оказываются в йогурте и пролитом чае. Из маленькой Юки энергия бьёт ключом. И она настоящая обжора: с утра до вечера плачет и требует еды. Её дочь разительно отличается от хилого и почти не притрагивающегося к молоку сына.

Когда трёхмесячный Амэ вяло припадает к груди Ханы, он сразу же давится молоком и отпускает сосок. Из-за частых перерывов на кормление уходит очень много времени. Но Хане нравится смотреть на слегка изумлённое лицо Амэ, когда она вытирает остатки молока с его губ.

Юки, видимо, тоже понимает это: пока Амэ пьёт молоко, она забирается на плечи матери, цепляясь за одежду и волосы, а затем лезет целоваться слюнявыми губами.

Хана посвящала воспитанию детей каждую свободную секунду. Дни напролёт она проводила в комнате в окружении сохнущих пелёнок. Разумеется, работать она не могла. Их поддерживали лишь те деньги, которые успел скопить отец детей.

Одна из первых вещей, которые Хана усвоила, став матерью: даже дома с детей нельзя спускать глаз. Временами Юки творила совершенно немыслимое.

Например, однажды, пока Хана готовила обед, Юки вдруг потянула на себя скатерть. Она хотела добраться до стоявшего на столе варенья. Однако вместо банки первой к краю подъехала бутылка рисового уксуса. Хана заметила, что происходит, когда та уже угрожала упасть на голову Юки, громко закричала и едва успела схватить бутылку. И хотя всё обошлось без травм, Хану ещё долго трясло от ужаса. С тех пор она всегда убирала скатерть со стола.

Другой случай произошёл в то время, когда Хана гладила постиранные вещи. Юки выдвинула ящик комода у неё за спиной и забралась на него. Затем она открыла следующий ящик, залезла выше, выдвинула следующий… Чем выше она забиралась, тем сильнее комод кренился. Когда это заметила Хана, тот уже почти падал. Она громко вскрикнула и, не раздумывая ни секунды, одной рукой придержала комод, а другой — прижала утюг. Комод устоял, но если бы упал, то придавил бы собой маленькую Юки. А если бы Хана не схватила утюг и тот по роковой случайности упал бы, то он мог обжечь Амэ, лежащего совсем рядом с ней.

С тех пор Хана всегда запирала комод на ключ (эта антикварная мебель досталась ей от отца, все ящики в нём запирались на замки) и никогда не гладила рядом с малышами.