Таисс Эринкайт: Рыцарь, куртизанка и алхимик [СИ]

Пламя за спиной гудело и выло. Жаркий, почти бездымный огонь должен был уже убить своих жертв, принеся им хоть и мучительную, но быструю смерть. Ведьмы, заживо горевшие сейчас на костре, за все время казни не проронили ни звука. И именно поэтому, когда сквозь треск костра донесся громкий, отчаянно-звонкий, почти девичий голос, вздрогнули все, кто находился на площади.

— Будьте прокляты! Как поверили врагам, так от их рук и сдохнете! — умирающая на алтаре своей богини жрица наконец вспомнила, кем является. Хоть всю свою жизнь она служила Дневному лику своей богини, но ведь никто не отменит того факта, что Тиалисса богиня не только Любви, но и Ненависти. И сейчас Ликия ненавидела так, как никогда в жизни. И выплескивала свою ненависть.

— В чертоги Богини мы уйдем все вместе, — радостно, почти с восторгом сказала вторая ведьма, полностью скрытая языками пламени. Так произносят торжественные речи, так читают стихи на весенних площадях, но никак не предсмертные проклятия во время собственной казни. Макс даже проникся к ведьме невольным уважением, несмотря на смысл ее слов. Умереть так, с честью, с восторгом принимая свою участь, дано не каждому.

Вздрогнула девочка, жавшаяся к рыцарю, подняла ставшие осмысленными глаза на мужчину, перевела взгляд дальше… И закричала, страшно и дико, разбивая страшную, гнетущую тишину:

— Мама!!!

Максимилиан даже не удивился, лишь покрепче прижимая к себе вырывающегося ребенка.

*******

— Мелкую дрянь туда же, — властно приказал монах, указывая на странного ребенка, которого держал один из рыцарей. Девочка кричала, страшно и по-звериному. Звала свою мать-ведьму.

— Нет, — голос Ульриха звучал спокойно и твердо.

— Что значит "нет"?! — взвыл отец Фернан, теряя в один миг всю благостность. — Выполнять приказ!

— Нет, — все с теми же интонациями повторил рыцарь, с ледяным презрением глядя на беснующегося тщедушного человечка.

— Я доложу епископу, что вы…

— Это я доложу епископу, — наклонил седую голову Ульрих. — Вы слишком усердствуете в своем рвении, отче. Мы не воюем с детьми, чьими бы они ни были.

— Да как вы смеете?! — уже совсем не мелодично заорал монах

— Я смею. У меня приказ присматривать за вами. И я буду присматривать.

Монах скис и заткнулся. Спорить с приказами высших иерархов было так же бесполезно, как ситом воду черпать.

Ульрих удовлетворенно усмехнулся в усы. Ему не доставляло ни малейшего удовольствия носиться с этим карманным садистом, как с тухлым яйцом, и рыцарь искренне радовался любой возможности утереть ему нос. Да и зряшная жестокость старому воину не импонировала, он считал ее нецелесообразной.

Костер с сухим треском провалился, погребая под обломками двух умирающих ведьм, взметнулись к небу искры и горящие щепки. Крестьянская толпа все не расходилась и воины оцепления начали нервничать. Ульрих подошел к своему заместителю, молодому, но очень толковому рыцарю, с тихим лязгом дотронулся тяжелой латной перчаткой до наплечника воина:

— Максимилиан, уведи отсюда девочку. И проследи, чтобы оруженосцы подготовили лошадей. Мы уезжаем, — в глазах стрелка мелькнуло что-то, похожее на облегчение и благодарность. Он ослабил тетиву, привычным движением забросил за спину арбалет и поднял на руки девочку. Ребенок тихо скулил, как раненный зверек. По бледным впалым щечкам текли слезы. Макс унес малышку, а сам Ульрих занял его место в кругу оцепления, уперев в бока закованные в сталь руки и грозно оглядывая толпившихся поселян.

— Расходитесь, люди добрые, — голос Ульриха, способный перекрыть шум ожесточенной битвы, бьет по толпе не хуже плети.

— Не извольте беспокоится, сейчас, — непонятно откуда выскочивший староста услужливо залебезил, снизу вверх глядя на рослого рыцаря. Впрочем, стоило мужичку обернутся к своим "подчиненным", поведение его резко изменилось, в голосе прорезались командирские нотки: — Идите по домам! Представление окочено! — мужик даже для наглядности потряс кулаком и попытался даже кого-то оттеснить, но был остановлен опустившейся на плечо ладонью в тяжелой латной рукавице.

— Представление? — нехорошим голосом переспросил Ульрих.

Староста захлопал глазами.

— А как же ж иначе, господин?

— Так для тебя, значит, мы тут представление показываем? Для тебя, скотина, воины Господа шуты балаганные? — разозлился воин, рефлекторно хватаясь за рукоять меча. Поселянин спал с лица.

— Нет, нет, господин. Вы не так поняли… — мужичонка опасливо попятился. — Мы просто рады, что вы ведьм извели…