Таисс Эринкайт: Рыцарь, куртизанка и алхимик [СИ]

— Да свершится правосудие во имя Божие, — громкий голос отца Фернана низкой вибрацией прокатился вдоль позвоночника. Человеческая толпа вздрогнула и колыхнулась вперед, словно повинуясь колдовской власти этого голоса. Максимилиан одернул сам себя — не стоило допускать крамолы даже в мыслях. Негоже рыцарю Церкви думать дурное о ее же монахах, даже если и существует некое напряжение в отношениях между ними.

Макс кожей ощутил движение за спиной. Очень хотелось обернуться, но молодой воин не позволил себе. Да и не было нужды, он и так отлично знал, что сейчас происходит там, под прикрытием арбалетов и мечей его собратьев-рыцарей и его самого. Маленький уютный алтарь языческой богини, выпестованный местной жрицей, украшенный цветами и вьющимися плетями какого-то ползучего растения сейчас стремительно превращался в погребальный костер для двух еще живых женщин. Последователи Двуединого, в особенности служители Его, никогда не церемонились с ведьмами.

Стрелок цепко оглядывал стоящих за оцеплением крестьян. Сейчас эти люди как никогда напоминали Максу каких-то зверей, от чего воин внутренне морщился от отвращения. Воспитанный в строгих рамках орденского устава, Максимилиан не понимал, как можно наслаждаться страданиями собственных сородичей. Для него, кто не раз и не два убивал по приказу, за убеждения и веру, это всегда было работой, средством на пути к великой цели, но никогда — удовольствием. И теперь он искренне не понимал, почему стоящие перед ним люди смотрят на разворачивающееся действо как на выступление бродячего балагана.

Колдуньи молчали. Периодически до чуткого слуха стрелка доносились отрывистые команды командора рыцарей, который явно был недоволен тем, что ему приходиться исполнять работу палача, и приятный баритон отца Фернана, который что-то втолковывал женщинам. Видимо, напутствовал в мир иной. Хотя, возможно, и просто глумился, чему Максимилиан бы даже не удивился. Святой отец был на редкость неприятным типом и Макс откровенно не понимал, как такой мелочный, гадкий человечишка может быть пастырем и проводником для сотен душ к свету истинной веры. Будь отец Фернан орденским священником, его бы, пожалуй, определили куда-то на кухню, от греха подальше.

Когда за спиной затрещал, разгораясь, костер, а волосы на затылке шевельнулись от сухого жара, Макс слегка расслабился. Толпа крестьян не предпринимала никаких активных действий, только смотрела с жадностью и каким-то извращенным любопытством. Откуда-то даже донеслось глумливое улюлюканье. Человеческое стадо "развлекалось", напитываясь чужими страданиями, как самый распоследний Низший вампир кровью жертвы.

Внимательно осматривая толпу, воин внезапно замер, словно споткнулся на ровном месте. Столкнувшись взглядами со стоявшей чуть в стороне женщиной, он уже не смог отвернутся, словно ее оцепенение перекинулось и на него. Вот она уж точно пришла сюда не любоваться казнью. Ее глаза были огромными и абсолютно пустыми, как у мертвеца. В бездонных, неестественно расширенных зрачках отражалось пламя, безмолвно корчились в нем две маленькие фигурки — плененные ведьмы. И где-то там, под этим отражением, бился ужас, глубокий и древний, всепоглощающий. Скованная им, женщина застыла, не в силах даже шевелиться. Максимилиан вздрогнул и наконец-то с усилием отвел взгляд. Что бы не видела сейчас эта безвестная женщина, какие бы демоны не терзали ее душу, он не имел ни малейшего желания быть в это посвященным. Некоторых вещей лучше не знать.

Пытаясь отвлечься, Максимилиан обратил внимание на какое-то шевеление в человеческой массе. Толпа безмолвно расступалась и смыкалась вновь, все головы стоявших рядом с эпицентром возмущения как по команде поворачивались к нему, теряя интерес к творящемуся у алтаря. Все это происходило в нереальной, гробовой тишине. Если бы не треск костра, Макс бы решил, что оглох.

Человеческое море разомкнулось, выпуская в пустое пространство перед храмовым оцеплением маленькую девочку. Макс видел ее четко, словно в горячечном бреду, когда все линии становятся до боли жесткими и впечатываются в воспаленное сознание почище каленого железа. Он была маленькой, лет семь, не больше, очень грязной и какой-то осунувшейся, словно долго голодала. Странные, слишком большие для детского личика глаза, были такими же пустыми и мертвыми, как у той крестьянки в толпе. Малышка просто шла вперед, не глядя по сторонам, не замечая расступающихся людей. Она шла прямо на оцепление и взрослые, многое повидавшие рыцари стушевались, не зная, как реагировать на это странное создание. Только Макс, повинуясь мгновенному порыву, ухватил малышку за грязный рукав рубашечки и притиснул к себе, продолжая одной рукой удерживать арбалет. Девочка так же тупо, как раньше шла, уткнулась в холодный металл доспехов воина и замерла, не шевелясь. И стрелок испугался. Он, не боящийся ничего и никого, кроме, пожалуй, гнева Господня, испугался маленькой девочки с неживыми глазами.