Дмитрий Овсянников - Осколки Сампо [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Даже не думай, – отчеканила она.

– Не хочешь стать моей женой?

– Хочу, Антти! Но я же нойта!

– Твою волю я бы уважил, насильно мил не будешь. Но сейчас в твоих устах воля Лоухи.

– При чём здесь Лоухи! Я служу многим людям, сохраняя для них священный осколок Сампо! Целому народу!

– Народу ли? Лоухи и её присным! Не обманывай себя, Велламо! И знай – много лет назад я потерял тебя, снова нашёл и не потеряю впредь! Ныне я сильнее того, что вокруг, и прочь не побегу! Я люблю тебя, Велламо, и не оставлю здесь, а если тебя удерживает Сампо, то я заберу вместе с тобой и его!

– Ты прогневишь Лоухи, глупый! – крикнула нойта в ответ. – Ты не представляешь себе её колдовского могущества! А как ревниво охраняет Лоухи то, что считает своим добром! Она погубила сотни и тысячи дерзких! Эманта бросит в погоню несметное войско! Да прогневить её – прогневить самого Хийси!

– Я не боюсь! Пусть хоть Варкас с дружиной, хоть Лоухи, хоть сам Хийси встанут у меня на пути, я не уступлю тебя им!

С этими словами Антеро подхватил нойту, прижал её к своей груди и принялся целовать. Женщина вцепилась руками в жёсткий олений мех куртки Антеро с неожиданной силой и гневно зашипела, но рунопевец не остановился. Он осыпал Велламо поцелуями; он чувствовал, что угли, медленно тлевшие в его душе много лет, разгорелись невиданным пожаром, ещё миг воздержания – и собственное пламя обратит его в пепел. Рунопевца жгло изнутри, но жжение не причиняло боли – лишь пьянящую, ни с чем не сравнимую радость!

Сердитое бормотание нойты сделалось бешеным, затем – страстным, и, наконец, ласковым. Она уже не рвалась из рук Антеро – теперь два бушующих пламени неслись навстречу друг другу, чтобы слиться воедино…

Зиму дружина Торкеля провела в Хольмгарде, и едва сошёл лёд, продолжила путь на север. Ярл вёл драккары в сторону полуночи – туда, где за морем лежал таинственный край Эстерботтен.

Быть может, разумнее было прежде вернуться в Бирку с богатым грузом славянских товаров, но Торкель слишком хорошо знал своего родича – конунга шведского Асмунда. Богатство, полученное от руссов, Асмунд примет как должно – он рачительный хозяин. Вот только неразгаданной загадки волшебной мельницы Гротти конунг Торкелю не простит.

Асмунд не только домовит – он на редкость жаден и честолюбив. Его пытливый ум переплетён с беспокойным, тревожным нравом. Наверняка и сейчас мысли о Гротти занимают конунга днями и ночами, мешают спать, не дают захмелеть от вина и пива на застолье. Не привезти конунгу ответа на его вопрос – значит оставить его разочарованным, а за этим, как невод из моря, потянется длинная череда упрёков. Асмунд выскажется насчет пропажи снеккара с норвежскими наёмниками, придерётся к цене и количеству привезённого добра, вслух усомнится в разуме ярла и отваге хэрсира. Выйдет, что прославленный ярл Торкель, за мудрость прозванный Вороном, на деле не так уж удачлив, и усилия похода длиной в целый год напрасны. Толпой набегут завистники из тех, что не удостоились дальнего вика и провели год вблизи дома, проедая запасы конунга и затевая будничные стычки с датчанами; на пиру в честь возвращения ярла зазвучат висы, искусно подменяющие хвалу издёвкой. Хочешь – терпи и делай вид, что не понял, хочешь – укорачивай каждый злой язык. Ты и твои люди можете перебить и перекалечить на хольмгангах хоть весь королевский двор, но мудрый знает, что уязвлённой гордости от этого не легче. Пропади оно пропадом!

Прежде Эстерботтен, затем Бирка. Конунг подождёт, с него не убудет.

Путь проходил без приключений. Правда, в предместьях Виипури викинги лишились своих финских провожатых – болтливый пройдоха Куллерво с двумя дружками ночью напоил дозорных, а к утру его и след простыл. Ярл страшно разгневался – попади обманщик в его руки, он бы счёл за благо быть повешенным на сосне, однако времени на ловлю беглецов в чужих лесах было жалко. Миновав Виипури, викинги доверились собственным знаниям о полночных морях и искусству своих кормчих.

Одинаковые, словно бусины в женском ожерелье, дни плавания проходили один за другим, нанизываясь на бесконечную нить пути в неизвестность. Раньше Торкель не обращал внимания на встречные поселения финнов, теперь же он не мог не думать о том, что рыбацкие домики больше не попадаются. Уже много дней и ночей ярл не видел ни следа жилища или промысла, ни единого творения человеческих рук – только серые скалы, да извилистые шхеры, да непроходимая тайга вдоль берегов. Торкель уже всерьёз засомневался в том, что Эстерботтен – обжитое людьми место, и на чём свет стоит клял прихоть конунга, заставлявшую теперь ярла разрываться между двумя несхожими целями одного похода.