Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Сен-Ти-Йи сложила губы в усмешку, безмолвно подкалывая: ну, и что же Повелитель Хаоса ответит на это? Может, наконец-то выложит своему другу всю правду о сделке?…

— Я не это имел в виду, когда соглашался, — презирая себя, уклонился Альен.

Давай-ка, ещё поизворачивайся — у тебя даже неплохо выходит.

— А что ты имел в виду? — Ривэн вздохнул. — Если есть возможность отправиться к этому разрыву прямо сейчас и покончить со всем, то — Альен, пожалуйста…

— Они не переубедят меня, — как можно увереннее сказал Альен. Очарование берега сразу померкло; ему уже давно так отчаянно не хотелось прервать какой-нибудь разговор. Ещё и Сен-Ти-Йи со своими ехидными кивками подливала масла в огонь — или подкладывала, как, пожалуй, сказали бы боуги. — Я обещаю, Ривэн.

— Сколько торжественности, — вставила Сен-Ти-Йи. — «Я прошу тебя… Я обещаю тебе…» Повелитель Хаоса намерен пойти куда-нибудь? Или мы дождёмся заката?

— Не стоит, я думаю, — сказал Альен, мысленно её поблагодарив. — Может, уточнишь только, где именно мы находимся?

На самом деле, ему было интересно, далеко ли до места, где можно увидеть драконов — или хотя бы одного. Мысль о том, что он так близко от мечты Фиенни, заставляла предвкушать что-то необычайное.

— О, мы причалили именно там, где тебе обязательно понравится, — промурлыкала Сен-Ти-Йи. — Мы во владениях Поэта.

Поэта?… Это что, ещё более тонкий способ поиздеваться над ним?

Альен хотел уже спросить о причинах столь необычного выбора, да и вообще — усомниться в наличии поэтов среди бессмертных и всезнающих тауриллиан. Но тут новое ощущение пронзило его, как сияющий меч. Как клинок вроде того, что заносило над Бадвагуром крылатое существо, первое из явившихся к нему порождений Хаоса…

Беззвучная, болезненно-сладкая мелодия наполнила его до краёв, а магия Лэфлиенна вдруг превратилась из прекрасной в невыносимую. Нежное сияние волшебства обрело чёткость, так что сознание захлестнуло огненной волной. Зеркало испуганно вжалось Альену в пояс; он медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями и заставить себя беззащитными глазами смотреть на солнце.

А солнце меж тем стояло уже напротив него. Оно вышло из-за кипарисов, едва касаясь травы узкими босыми ногами.

Раньше Альен думал, что от Отражений исходят мощные токи Силы — мощнее, чем ото всех. Но сравниться с этим они могли не больше, чем амулеты деревенской знахарки — с артефактами из древних хранилищ Кезорре.

Нечто подобное — но не такое сокрушительное — Альен испытал, когда говорил во сне с Сен-Ти-Йи. Возможно, дело было в том, что она тогда не стояла перед ним воочию, как теперь солнце.

Ривэн ловил ртом воздух, точно давешняя рыбёшка. Альен посочувствовал: что же должен чувствовать дорелиец, если даже его так запросто смяло, не оставив ни единой мысли в голове?…

— Свет по водной глади бежит, но время бежит быстрее, — мелодично произнесло — почти пропело — солнце. — Скоро ли застанет нас в пути свет зари? Скоро ли стены далёкого города?…

Это были строки из длинной древней поэмы, которую Альен с детства любил и перечитывал от начала до конца, наверное, раз восемь. Поражённый, он закончил отрывок за солнце:

— Скоро ли не останется больше шагов, чтобы вести нас по этой дороге, которой конца не видать? Скоро ли, о Лааннан, герой из героев?

— Замечательно звучит, не правда ли? — обрадовалось солнце, и в алмазных лучах Альен начал наконец различать очертания тела. Солнце было стройным, высоким мужчиной с золотистой кожей и пером, воткнутым за ухо. Мужчина был наг. — Я долго работал над этим текстом. Тебе нравится, путник? Некоторые места, возможно, слабоваты, но целое, по-моему, прозводит недурное впечатление.

Альен долго не мог ответить ничего вразумительного. Обнажённый человек (о нет, не человек, конечно — лишь некто, пожелавший придать себе такую форму) смотрел на него с вершины каменной гряды, и из его глаз исходило неземное сияние, так что и цвет их нельзя было определить. Его кожа тоже сияла — не загаром, а золотом, будто у статуи; а перо за ухом было белее снега. И нагота не вызывала неловкости — то была божественная нагота, и пришедший больше всего походил на юного бога.

Единственное, что насторожило Альена, вернув ему чувство «здесь и сейчас»: перед «солнцем» мучительно хотелось пасть на колени.

— Да, — выдавил он, недоумевая, откуда бессмертному известен его родной язык. Лишь потом он сообразил, что пришедший говорит на слегка изменённом его варианте — как бы более устарелом. И правда, похоже на древний ти'аргский; хотя Сен-Ти-Йи творила заклятия на древнем наречии Отражений… — Когда-то я был очень впечатлён поэмой о Лааннане. На моих берегах имя её автора считается утраченным.