Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Старик не знал, как благодарить Шун-Ди, — но в итоге отблагодарил лучше, чем тот смел ожидать. После его смерти Шун-Ди получил всё: дом и лавки, товар и слуг… Неоплаченные долги и завистников, впрочем, тоже, как и кучу скучной работы со счетами и бумагами. Зато друзья старика каким-то чудом стали друзьями Шун-Ди, а ведь среди них были вельможи, и жрецы, и умелые корабельщики, без которых никакое золото не поможет организовать торговлю… И, конечно же, маги. И кое-кто из тех, кого избрали в Светлейший Совет.

Так Шун-Ди, сын рабыни, мальчишка с грязными ногами, выпиравшими рёбрами и клеймом на лбу (на другой же день после рождения там выжгли павлинье перо — семейный знак хозяина), превратился в одного из самых влиятельных и богатых купцов на острове Рюй. На том самом острове, где после Восстания возвели Дом Солнца — янтарный, сияющий символ свободы, оплот Совета, новой миншийской власти. Почему именно здесь? Потому что Восстание началось на Рюе — с заурядного, мелкого бунта рабов в доме вельможи Люв-Эйха, здешнего Наместника. Здесь было «сердце, запустившее бег свободы по жилам Минши» — так выражались певцы и поэты… Богатое, многолюдное место. Превосходное место и для жизни, и для торговли — хоть и на самом юге страны. Остров, где круглый год стоит удушливая жара с редкими дождями. Где процветают ныряльщики жемчуга и растут самые крупные персики — нежные, с полупрозрачной розоватой шкуркой…

Многие до сих пор не смогли смириться с тем, что Рюй в самом деле стал сердцем Минши, что власть исходит отсюда — и только отсюда. Испокон веков единого центра у страны не было. Король, Сын Солнца, чьё лицо скрывала золотая маска, по очереди жил на каждом из островов. Это было справедливо, ибо всем должно быть отмерено поровну благодати и света истины; так учит Прародитель. Один знакомый Шун-Ди, учёный, говорил, что в прошлые века календарь составляли исключительно по перемещениям короля — настолько они были выверенными. Островами правили Наместники, которых король назначал вместе со своими советниками и помощниками. Теперь же солнце не только замерло на месте, но и больше не имело воплощения в одном из смертных… Такова была цена свободы, завоёванной в Восстании. Авторитет Светлейшего Совета, конечно, был неоспорим, но не мог сравниться со священной, дарованной небом властью короля, чей род тянулся, не прерываясь, тысячелетиями. Сами же бывшие рабы иногда роптали на то, что Совет бесповоротно обосновался на острове Рюй.

Шун-Ди так и не сумел полюбить этот остров. Его постоянно тянуло домой, на Маншах — так, как тянет ко сну или несбыточной мечте… Но вернуться не суждено. Он не может бросить дом и торговлю, ибо это — всё, что у него есть. Никого и ничего больше во всём Обетованном. Ни родных, ни друзей, ни пристанища.

Шун-Ди всегда считал, что он не сам выбрал свой путь, а наоборот. Прародитель учит, что всё в человеческой жизни предрешено, и свободный выбор способен лишь ускорить или замедлить неминуемое. По большому счёту, у людей есть только одно, главное право — достойно прожить уже прописанную судьбу. Или недостойно. Прародитель даёт любому выбор между светом и тьмой, пороком и добродетелью — чтобы привести к общему для всех концу… Поворотов же пути, его изломов и бугорков никому не дано изведать заранее.

Шун-Ди искренне верил в учение Прародителя. В отличие от многих.

В отличие, вероятно, и от тех, кто отправил его в это бесчеловечное плавание, — или, скорее, в обречённое не провал посольство… Хотя, может быть, и не стоит оправдывать себя. Может быть, кто-то другой добился бы успеха там, где он провалился?

Шун-Ди очень устал. Только вчера он ступил на твёрдую землю — и вот сегодня уже стоит перед надменными Советниками в шелках и перстнях. Ни один из них — красивых, умащённых благовонными маслами из его лавок — не провёл полтора года в бедах и лишениях. Они оставались здесь, на Рюе — правили, наслаждались жизнью… А Шун-Ди рисковал собой, даже не зная толком, во имя чего.

Рисковал, как подобает воину. Рабу-воину — тому, кто не задаёт вопросов… Не командующему и не купцу.

«Я сам согласился на это, — напомнил себе Шун-Ди, прикрывая глаза, утомлённые огнистой желтизной. — Сам подписал тот договор… Сам говорил, что это честь для меня. Сам снарядил корабль и отплыл. Теперь поздно жалеть».

Действительно, поздно. Жрецы Прародителя сказали бы, что он уже совершил свой выбор — свернул на повороте дороги-жизни, поэтому теперь не вправе ничего изменить. А вельможи из Светлейшего Совета вправе отчитывать его, как мальчишку.