Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона

Остальные сдались без боя.

Дядю Риверса, милорда Гая, взяли живым.

Когда его приволокли к Дойлу и бросили на землю, он заверещал, как побитый пес, задергался и начал изрыгать проклятия на головы короля и королевского брата-урода. Дойл слушал почти минуту, прежде чем подошел к нему и ударом по лицу оборвал поток оскорблений.

Гай дернулся и сморщился. На его лице выступила кровь — Дойл не потрудился снять перчатку, и шипы оцарапали щеку врага.

— Достаточно. Ты сказал достаточно, чтобы тебя повесить.

В глазах Гая плескалась неприкрытая ненависть, но она не задевала Дойла — он размышлял, может ли Гай рассказать ему что-нибудь полезное перед смертью. Пришел к выводу, что не может, и велел:

— Вздернуть.

Гай сопротивлялся как мог, пытался вырваться, потом кричал о благородстве, но ему это не помогло — его шейные позвонки хрустнули, и крики прекратились.

— Тело забрать в столицу, — велел Дойл и, не глядя на то, как выполняется его приказ, прошел в свой шатер.

Там, под надежной охраной, уже сидел мальчишка Риверс, которого Гай хотел усадить на трон. Это был паренек лет четырнадцати, здоровый, как все северяне, светлокожий и светловолосый. С ним обращались осторожно, но разоружили и держали крепко, чтобы не выкинул какой-нибудь глупости.

— Значит, Риверс, — произнес Дойл и сделал знак, чтобы рыцари отпустили его. Получив свободу, он по-собачьи встряхнулся, ощерился и спросил:

— А ты, стало быть, знаменитый милорд страшилище?

Дойл сел на табурет, чтобы дать ноге отдых.

— Болтаешь дерзко. Сколько тебе лет?

— Будет пятнадцать, — Риверс гордо вскинул голову.

Дойл потер подбородок. Он собирался забрать этого ребенка ко двору и следить за тем, что из него вырастет. Подозревал, что ему не помешает северянин, лояльный к короне и ручной. Но Риверс не был ручным. Он был диким зверенышем этих краев, а его руки уже были руками воина — не мальчика. Он умел держать меч, наверняка отлично сидел в седле, а одна его короткая реплика показывала, что он отнюдь не трус. Неручной дикий северянин был ему не нужен. Риверс был ему не нужен.

— Каковы твои права на корону?

— Я — единственный законный потомок короля Ольдена Шестого. Ваш дед, милорд страшилище, был рожден вне брака, — огрызнулся Риверс, и тем решил свою судьбу. Дойл поднялся с табурета, подошел к Риверсу поближе, взглянул в глаза — совершенно бесстрашные, и вздохнул. Пожалуй, ему нравился этот мальчишка — смелостью. Говорить о мужестве легко, а вот бросать оскорбления врагу, взявшему тебя в плен, будучи безоружным — на это нужна действительно большая смелость. Дойл это слишком хорошо знал. К сожалению, как это часто бывает, в придачу к смелости Риверс получил маловато ума.

Он умер быстро — тонкий узкий кинжал вошел ему между ребер в сердце. Мальчишка захлебнулся, закашлялся. Тело упало на ковер. Дойл вытер кинжал о его белую в грязных разводах рубаху и вложил обратно в ножны.

На то, чтобы построить переправу, добраться до крепости Хент и завершить показательные казни изменщиков и заговорщиков, а также любезно помиловать тех, кто не был ни в чем виноват, ушло пять дней, и еще неделя потребовалась, чтобы вернуться в столицу с полной победой.

К этому времени замок опустел: праздник закончился, и лишние люди разъехались, остались придворные и те, кого король пригласил ко двору на время.

Дойл с своим войском прошел по главной улице Шеана, за ним провезли начавшее подгнивать тело милорда Гая. Народ встречал их рукоплесканиями и приветственными криками — но какими-то не слишком уверенными — они предпочли бы встречать вернувшегося с победой блистательного короля. Радоваться милорду Дойлу в народе было не принято.

Зато Эйрих встретил его с распростертыми объятиями, правда, его взгляд был настороженным. Дойл уловил это мгновенно, поэтому не удивился, когда, кратко поздравив его перед всеми с победой и поблагодарив за верную службу, король велел ему следовать за собой.

В небольшой комнате возле зала для приемов было тепло, горел камин. Эйрих сам помог брату снять доспехи, указал на кресло, а потом спросил:

— Что с Гаем и Риверсом?

Дойл откинулся на спинку кресла и сказал:

— Мертвы оба. Гая я казнил как мятежника — его телом можно полюбоваться на центральной площади.

— А Риверс?

Они оба понимали, в чем смысл этого вопроса.

— Погиб в бою. Большая жалость, — ответил Дойл ровным тоном, словно сообщал какую-нибудь пустячную светскую новость. — Храбрый был юноша, как и полагается потомку Ольдена. Его опознали — лицо совсем не пострадало. Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы его торжественно похоронили в Хенте.