Александр Ледащёв - Редхард по прозвищу Враг-с-улыбкой [СИ]

Все так же молча он оделся, оседлал лошадей, перекинул сумки поудобнее и вдруг, неожиданно для себя, похлопал по седлу своей второй лошади.

— Прыгай в седло, мелочь (несмотря на прекрасное телосложение, полногрудая Ребба и впрямь была невысокого роста, примерно по плечо Редхарду). Поедем отсюда вместе. По дороге разберемся, что нам теперь делать. Мне тоже многое предстоит пересмотреть.

Двое сидели у ночного костра. В лесу, далеко от дороги. Мужчина и женщина. Рядом пофыркивали распряженные и стреноженные их кони, а на треноге висел котелок с закипающей водой.

Мужчина сидел, тяжко сгорбившись, спрятав лицо в ладонях. Женщина сидела напротив него, молчала, куталась в теплый щейландский плед в квадратных узорах.

Мужчина тяжело поднял голову. Заговорил.

— Я не понимаю, что происходит. Что происходит со мной. Твой голос вытесняет боль из моего сердца. Твои глаза отвлекают меня от этого мира, а мне нельзя этого допускать. Твое тело по ночам… Я не смогу этого объяснить. У меня было много женщин, очень много, но никогда, никогда так не ныло сердце, когда ты, обнаженная, лежишь передо мною и ждешь. Ждешь меня и знаю, чую, что ты никого так никогда не ждала и более уже так ждать не сможешь. Я убивал, калечил, уничтожал, я всю жизнь провел в дороге. Я никогда не знал, что в мире есть что-то такое, что будет для меня важнее и мира, и долга, и самой жизни. И от этого мне становится… Страшно.

Женщина вздрогнула. Мужчина, который сидел напротив нее, не знал страха. Но она улыбнулась, встала. Шагнула к нему, села рядом, прижала его голову к своей груди. Свободной рукой мужчина, как утопающий, отчаянным, последним словно каким-то жестом, обнял ее за шею.

— Слушай мое сердце. Если ты не понимаешь сам, то поймешь с его помощью. Оно стучит для тебя.

Два человека сидели в ночном лесу, что, в общем-то, было весьма неразумно, ночной лес был опасен, действительно опасен.

Но чего или кого могли бояться те двое, что сидели у костра?

Ведьма Ребба и Редхарда Враг.

Враг-с-улыбкой.

Он вырвался, встряхнул головой, словно силясь прогнать остатки чего-то тяжелого, увиденного во сне. И ночь ужаснулась, увидев его лицо — от уголков его некогда красивого рта чуть ли не к ушам, спускаясь слегка вначале вниз, сардонической, чудовищной улыбкой шли два багровых, выпуклых широких шрама.

Те самые, которые появились у него на лице по воле той женщины, что мгновение назад прижимала его голову к груди. Помолчал. Посмотрел на свою спутницу.

— Это — надолго? — негромко спросил он.

— Это — навсегда, — не сразу, помолчав, послушав свое сердце и дыхание Редхарда, ответила Ребба.

— А какое-то название этому есть? Или это просто безумие, вспыхивающее между мужчиной и женщиной? — все так же негромко спросил Враг-с-улыбкой.

— Есть. Но я тебе его не скажу. Оно само придет к тебе и тогда ты… Тогда ты навсегда перестанешь его бояться, — серьезно отвечала женщина. С любым другим мужчиной было бы проще, она немало с ними общалась, хотя и досталась Редхарду девственницей. Но человек, сидевший напротив нее, не был обычным, нормальным человеком. Стертая память, отсутствие в мире до недавних пор путь даже одного близкого человека, жуткая, смертельно опасная работа, знания, которые если и не равняли его с ней, все же она была ведьма от рода, в отличии от многих ведьм, впитавшая силу обоих родителей, причем не на исходе их дней, а в рассвете их сил, когда они, обугленными головешками, повисли на цепях у железных столбов. Туда их привел тот человек, которого она старалась сейчас успокоить и не знала, как. И она простила ему это.

Ребба тихо спала, примостив черноволосую голову на ноги Редхарда, тот, как всегда, спал сидя, привалившись к роскошному дубу, под чьей кроной они ночевали, а тот все курил, все смотрел в ночь. Думал. Думал, что со всем этим теперь делать. Чисто житейски все шло неплохо, работе его помешать не могло, а при случае, могло бы и помочь. А кроме того, если он желает — а он желает — то на время выполнения заказов он вполне бы мог оставлять ее в ближайшем городе или селе. Кто заподозрит ведьму в женщине, приехавшей с Редхардом?

Но это все вторично. Его настораживали новые его чувства. Он чувствовал, что что-то исподволь меняется в нем, открывает в нем новые какие-то грани, какие-то потаенные доселе уголки его души. И он не мог сказать, к добру ли это, или к худу, а спросить было некого.