Александр Ледащёв - Редхард по прозвищу Враг-с-улыбкой [СИ]

Клеймо на его щеке уже полностью зажило. Он потерял счет дням, мог только догадываться, что уже давно прошла зима — в камере потеплело и ему стало немного легче.

В этот день дверь камеры вновь заскрипела, он поднял глаза — пришли стражники, шестеро. Любят они это число, любят… Теперь что будет?

Один из стражников остался у двери и поднял тяжелый осадный арбалет на сохе, взведенный, с сияющим стальным болтом в ложе, направив его в грудь Врага-с-улыбкой. От такой стрелы не спасла бы и его новая шкура с чешуей, да и Редхард и сам не стремился дергаться, чтобы не попасть под сапоги пятерых здоровенных молодцов, принесших ручные и ножные кандалы и еще какие-то длинные металлические стержни.

— Сейчас мы отстегнем тебя от стены, закуем и проводим наверх. Госпожа Удольфа пожелала тебя видеть. Дернешься — получишь болт между глаз, Сигурд на лету бьет из арбалета ласточку, — равнодушно просветил его один из стражей, видимо, старший.

— Делай свое дело, собачка, и помалкивай, — прошипел Редхард. Видимо, в полномочия стражи не входило битье без крайней нужды, а потому они сделали вид, что не услышали его слов и споро отстегнули сначала ноги, тут же заковав их в кандалы с короткой цепочкой, длиной где-то в его ступню, что бы он мог делать только очень маленькие шаги. Отстегнули ошейник от стены и прищелкнули к нему принесенные железные прутья. Понятно. Его поведут на этих пяти прутьях, чтобы держаться подальше от него. Точнее, от его хвоста и зубов. Разумно. Быстро учатся. Не прошло и полгода…

Руки его сковали за спиной, на кандалах для рук цепочки не было вовсе. Он мог легко соединить скованные ладони, что он и сделал, максимально закрываясь от мира.

Последним отстегнули хвост и Враг-с-улыбкой тут же взмахнул им, просто проверяя, все ли в порядке, но тот, кто отстегивал его, шустро прыгнул назад.

О какой драке могли думать эти стражи! Полгода в железе, без движения! Да, он занимался, как мог, но, конечно, для рукопашной еще не годился. Смешно. Ему. А им, видимо, нет.

Арбалетчик шел сзади, а пятеро остальных, как и решил Редхард вели его на прутьях, шедших от ошейника. Шли медленно, не издевались, не торопили, принимая в расчет то, что Редхард мог идти только очень и очень неторопливо, просто чтобы не упасть.

А он и не торопился. Шел, покуривая трубку, пуская ноздрями дым и с интересом осматривался. В отличии от человека, которого вывели бы из темной камеры на свет, он не жмурился, глаза не слезились и не болели.

Замок был изукрашен очень богато и с прекрасным вкусом. Денег ведьмы явно не жалели. Редхард ни на миг не сомневался, что все это богатство подлинное, а не наведенные чары для отвода глаз. Все было настоящим. Только нигде не увидел он серебра. Оно и понятно…

Так пришли они к высокой двери красного дерева, о двух створках, покрытых затейливой резьбой и золоченых ручках. Перед ними стоял гролл, в рясе с капюшоном, а не в ливрее, как у бургомистра. В каждой избушке свои погремушки.

— Змелюдь доставлен. Доложи мистре Удольфе, — проговорил старший страж. Гролл моментально оказался у дверей и стукнул в них особым молоточком, обшитым мягкой кожей. Чтобы звук был не слишком тревожный и заодно не вредил бы тончайшей резьбе.

— Да, — послышался знакомый ему низкий, прекрасный голос.

— Враг-с-улыбкой доставлен, мистре Удольфа! — голос гролла Удольфы чем-то напоминал голос лакея Торе. Торе, Торе. Просчитался ты. Наверняка, ведьмы теперь совсем озверели, поняв, откуда дует ветер. Бургомистр ли ты еще? Да и жив ли вообще? — странные мысли, подумал Редхард, не наплевать ли на этого Торе?

— Введите! — приказал все тот же дивный, дивный голос… Злые духи побрали бы этот голос! Хотя слух змелюдя сильно уступал человеческому, голос все равно оказывал свое влияние. Это злило Редхарда. «Огонек. Ролло Огонек» — вспомнил он. Заставил себя вспомнить. Помогло. Месяцы заточения ни на йоту не убавили ни боли от потери, ни ненависти к тем, по чьей вине он его потерял.

Двери гролл распахнул во всю ширину, иначе стражи с прутьями просто не прошли бы в них, а приближаться к Редхарду, судя по всему, желания за время пути сюда, во время которого Редхард нарочито внимательно принюхивался то к одному, то к другому, временами облизываясь, не прибавилось.

— Цепь, — негромко приказала Удольфа. К крюку в стене прикрепили стальную цепь. Второй ее коней пристегнули к ошейнику и, отстегнув прутья, спешно отошли.