Константин Седов - На одинокой дороге

До этого момента Курти сидел на полу, смотря в пол. Теперь смотрел на Бьорна. Как-то очень подробно он описывает якобы совершенное Курти. И действительно — куда же делся хлеб?

Шмяк поднялся с корточек:

— И добавить нечего. А отделался парень ты легко. Считай везунчик.

Везунчик все не сводил взгляда с Бьорна.

— Чего уставился?!! — совсем не добродушно рявкнул тот. Потом воровато стрельнул глазами в сторону Шмяка. Тот уже входил в кухню, на пороге обернулся и позвал:

— Бьорн, что стоишь, время обеда, пошли на кухню.

Курти невольно перевел взгляд в ту сторону, откуда через открытую дверь в зал проникали сумасшедшие запахи. Что-то горячее, ароматное, и лук пригорел.

— А ты чего смотришь? Ты моего хлеба уже столько сожрал, что тебя неделю можно не кормить? Да, пожалуй, что неделю будет справедливо. Увижу, что хоть что-то жуешь — забью до смерти. И пол вымой. Вон, все своей кровищей залил — Шмяк удовлетворенно кивнул, довольный принятым решением и пропал в кухне. Бьорн вышел вслед за ним. Хлопнула дверь. Но наваристый сытный запах уже вырвался наружу и заполнил весь зал.

— Пшенная сегодня — тихо сказал сам себе Курти.

Затем на шатающихся ногах поплелся к ведру. Уборки много. Теперь еще и кровь.

Курти не знал и не помнил родителей, не помнил и того момента, когда осознал себя. Самые первые воспоминание — все тот же холод, каменные ступени, выцветшие грязные тряпки и бегающая по влажной грязи лохматая собака. Он хотел с ней поиграть, а она его боялась и пыталась стащить высохший рыбий хребет, который лежал под ногами.

К скошенному храму в низине вела длинная, прямая, начинающаяся далеко за городскими воротами, дорога. Шли к святилищу бородатые низкорослые просители с окрестных деревень. Говорят, когда-то в этих местах жил народ, почитающий богов старого пантеона за способность исцелять все болезни. А уж потом возник город. Но, конечно, в это никто не верил. Эти лесные дикари на создание города разве способны?!

Но слава об исцеляющем храме осталась. К поздней весне, к городу, к храму, тянулись из деревень люди. Оборванные, грязные, с въевшимся, неистребимым запахом копоти. У них были свои, никому кроме них самих не понятные древние боги, и молиться они шли, или как не раз бывало, ползли, к этому храму, где эти небожители располагались. Шли и раздавали нищим мелочь, как велел обычай.

Городские нищие, осведомленные о сроках этих визитов, начинали свою работу еще за стеной. Лесное дурачье видимо неплохо жило, раз могло отдавать деньги оборванцам. Курти помнил нелепые улыбки, идущих к храму идиотов, способных отдавать деньги. Деньги! На которые можно купить еду!!! Сизым, непонятно из чего испеченным хлебом, и водянистой болтушкой, вспоминалось раннее детство. Болтушкой и лохматой собакой.

Охотнее всего лесовики давали милостыню детям. Что-то связанное с их богами, возрождением, весной, новой жизнью. За совсем уж небольшую плату, к весне, «профессиональные» нищие выкупали малышей двух — трех лет у обедневших городских семей. За лето, пока продолжались визиты лесных охотников, нищие «зарабатывали» намного больше. Осенью младенцев в буквальном смысле слова выкидывали, и первые детские трупики появлялись за стеной и на городских улицах уже в конце сентября. Улицы юго-западной окраины называли синими вовсе не из-за цвета домов и заборов улицы. Следующей весной нищие выкупали новых младенцев.

Иногда у тех же семей.

— Слышишь клоун?! Так ты кто?! — спросил Эрик.

Старикан, вроде бы пришел уже в себя, смотрел настороженно, но упрямо. На вопрос не отвечал. Может, обиделся на клоуна, может не привык, чтобы с ним так разговаривали и теперь осваивался в новой для себя роли жертвы и старался придумать линию поведения. Примчавшиеся на шум ребята из команды привязали его к стулу, маленькая лысая голова потешно торчала из большого ему промокшего плаща.

Эрик кивнул Доходяге. Помощник ткнул неожиданного визитера в бок кулаком. Тот беззвучно охнул, еще больше сморщился и болезненно шипя, втянул воздух через рот.

— Гусем зови.

— С чего ты взял, что я тебя куда-то позову — удивился Эрик. А с таким именем дальше кухни и смысла нет звать. И это имя или все-таки кличка?

— Тебе не все равно фраер?

И тут же вновь скорчился от нового удара. Доходяга, потирая кулак объяснил:

— Слушай, Гусь или кто ты там. Вот это тебе сейчас не в обиду было, а чтобы ты сразу понял, что фраера, паханы, сявки и все остальные сидят на парашах, парафинят, держат мазу и творят всю остальную хрень, за пределами порта, но никак не здесь. Здесь у вас даже не второй номер, а двадцатый. Когда разговариваешь с капитаном, то изъясняйся на человеческом языке. Ты с джентльменом удачи разговариваешь.