Константин Седов - На одинокой дороге

— Э-э-э… За тридцать буханок? — спросил Бьорн.

Шмяк держа монету на весу, будто боясь разбить, перевел глаза на племянника.

— Ты что, не понял?! Он давно этим занимается! Настолько давно, что успел накопить денег и обменять их на монету. Оно и понятно, так хранить удобнее… тут еще какая-то мелочь… — Шмяк сграбастал медь, которую получил Курти от Колокольчика.

— Это я так понимаю его сегодняшняя добыча… за только что украденный хлеб. Мой хлеб!

Шмяк вышел за стойку и присел перед вжавшимся в ее стенку Курти. Тот понял, что влип, но не понимал до конца насколько сильно, так как еще не полностью осмыслил, что происходит.

— Ну и как ты это объяснишь? Ты говоришь, что не воровал хлеб, но тогда что это за деньги? И ответь, наконец, куда делись те тридцать буханок?!

Говорил Шмяк медленно и тихо и от этого становилось еще страшней. Лучше бы кричал, как обычно.

И что ему ответить? Рассказать про бородатого незнакомца в идиотской шляпе? И что тот ему дал целый флорин за мелкую наводку? Этого нельзя было делать по многим причинам. Во-первых, Шмяк в это не поверит. Собственно, в это никто не поверит в промерзшей и нищей Елове, во-вторых, не может же он сказать, за что получил монету? С мелочью то же самое. Сказать, что забрал у карманника в обмен на укрытие?

— Это мои деньги, но я у вас ничего не воровал. — Губы плохо разлипались, язык еле ворочался, и выдавить из себя смог только то, что уже говорил прежде.

— Да. Я понял, ты честный, но на вопрос ты так и не ответил, хотя я тебя уже десятый раз спрашиваю, и честное слово последний. Где мой хлеб и откуда деньги?

Курти молчал. Ответить было нечего. Выводы сделанные Шмяком не выдерживали критики, учитывая, что тот всегда считает хлеб, но вот объяснить ему что-то было совершенно невозможно. Шмяк скажет что-нибудь вроде, «значит украл потом» и найдя такое объяснение и сложившийся настрой против Курти, окончательно убедит в этом сам себя. А придумать что-то убедительное не получится. Ситуация и так насквозь неправдоподобная, а гудящая от ударов голова не способна сейчас ничего выдумать.

— Я так и думал. Слушай, ты хоть бы слезу пустил. Хотя, ты ж не плачешь никогда. — Шмяк, не поднимаясь с корточек, медленно взял Курти за волосы и поднял ему голову. Потом замер и со скучающим видом отвернулся. Курти ждал. Ему и так было страшно, но эта показная медлительность пугала еще сильнее.

— Бьорн — не поворачивая головы, позвал Шмяк.

— Да, дядя.

— Может, ну его, все это?! Зачем нам с этим вором возиться? Позовем стражу, пусть разбираются. Два предупреждения у нашего Курти уже есть, доказательства, что он продолжает воровать, вот они — в полотенце завернуты. Пусть делают свое дело.

Шмяк перехватил Курти за горло, но дыхание у мальчика перехватило не от этого. А Шмяк продолжал:

— Наша совесть чиста, мы честно пробовали ему помочь. Работу я ему дал, приютил, кормил его. Но он вор! Был, есть и будет.

Курти дернулся:

— Да не воровал я!!!

— Да, да, да… я это понял уже. Ты и до этого кошельки не воровал. Зубу это расскажешь.

Бьорн пожал плечами:

— Так я за Зубом?

— Давай.

Бьорн рванул чуть ли не вприпрыжку. Уже у самой двери Шмяк окликнул племянника:

— Подожди.

— Что?

— Я тут подумал. Жалко все-таки мальчишку. Как-никак руки лишится. Да и больно это. Представляешь — руку рубить будут!

— Да и черт с ним. Чего жалеть вора-то? — Бьорн не понимал, с чего вдруг у дяди проснулась жалость.

Дядя, тем временем, повертел в руке золотой, аккуратно переместил его себе в карман и продолжил:

— Да и сам посуди, придет сюда Зуб, расшумится, назовет украденные деньги уликами и заберет. Пока разберется, что это мои деньги, что они за украденный у меня хлеб. Нужен он здесь такой шумный? Вот скажи?

— Не нужен! — понимающе засмеялся Бьорн.

— Но оставить это дело так мы тоже не можем. Что делать-то с ним?

Бьорн пожал плечами и добродушно ответил:

— Я не знаю, что с ним делать, ты его и так уже неплохо измолотил. Будем надеяться, что этот урок он запомнит. Но глаз с него, конечно, теперь не спущу. Все парень! Кончилась твоя привольная жизнь! А то ишь! Хорошо устроился. И кормят его, и крыша над головой, так он еще и воровать умудряется. Это ж надо было придумать — воровать хлеб, выносить его подельникам на улицу через черный ход! Отработано все, и людей нашел. Наверняка не один человек — один столько сразу не унесет, а то и тележку подгоняют. Это все придумать надо было. Время выбрать пока никто не видит.