Барбара Морриган - Enjoy the silence

— Привет, дорогой!

— Привет, мам. Как дела у вас?

— Ремонт делаем. Сейчас вот стену в гостиной перекрашиваем. Я решила купить деревянные рамки для фотографий, будет немного этнический стиль. Папа в гараже что-то мастерит, даже не знаю, что он задумал, — смеётся она, — а ты-то как? Что новенького?

— Да всё по-старому, ма. Работаю, существую, копчу небо. Как сестра?

— Вот вечно ты не рассказываешь ничего! Хорошо она, Барни так вырос, встретишь на улице — не узнаешь! Совсем взрослый стал!

Я затягиваюсь косяком, частично пропуская мимо ушей очередной рассказ про племянника.

— Ма, я спросить хотел.

— Конечно, что такое?

— Когда я к доку начал ходить?

— В конце июня, — моментально выпалила она, изменив тон на куда более серьёзный, — а что?

— Да ничего. Просто вспоминаю всякое.

— Что именно? — конечно, я не видел её сейчас, но мне показалось, что она ощутимо изменилась в лице.

— Я как будто забыл что-то. Из прошлого года. Знаешь, воспоминания такие равномерные, а потом бац! И провал какой-то. Не помнишь, что было в прошлом мае?

— Я… — она на значительное время замолчала, — прости, дорогой. Что-то тоже из головы вылетело. Ты ходишь к доктору Андерсу?

— Хожу, мам. Ладно, спасибо всё равно.

— Да не за что, милый. Если что-то случится, звони, хорошо?

— Конечно, ма.

— Да и просто так звони, а то совсем нас забываешь!

— Обязательно, — говорю я и, положив трубку, набираю в лёгкие побольше дыма.

После этого разговора мне как-то совсем неспокойно становится на душе. У меня начинает зарождаться чувство, что от меня реально что-то скрывают. Ощущение всеобщего заговора. Но зачем? Почему? Я встаю и наворачиваю несколько кругов по комнате. Какой временной отрезок сильнее всего выпадает у меня из памяти? Конец прошлого апреля, начало мая. До выпускного месяц. Было… тепло? Или холодно? Я сдавал экзамены… Кажется, биологию? Нет, ну забыть предметы, к которым готовился — это уже действительно странно, ведь прошёл всего год. С кем я общался в то время? Фэйт, но она не говорит со мной об этом. Кайл, Грубый, ещё пара пацанов из параллельного класса. И… Руфь? Мне казалось, мы с ней уже расстались к этому времени, и она задорно еблась со своим великовозрастным Ромео. Но я почти уверен, что мы общались в апреле. Ну да, даже сидели за соседними партами на английском! Может, спросить её? Я посмеялся со своей тупизны, но машинально стал пролистывать телефонную книгу. А, Б, В, Г… Так, К. Руфь К… Энни Карлайл, Джонни Кендрик, а потом сразу Бен Лайнус? Ну конечно, какой же я дебил. Ещё бы я стал хранить номер этой шлюхи в своей телефонной книге. Я быстро свайпнул контакты вверх, полистав до номера доктора Андерса. Нажав иконку телефона, я стал вслушиваться в монотонные гудки. Один. Второй. Третий. Да, время явно не подходящее для звонков пациентов. Но сейчас я ощущаю небывалое смятение. Ну же, док, ты так ругал меня за то, что я не звоню тебе в кризисные моменты. Я проебал всех своих близких людей, встрял в неприятности, а сейчас чуть не позвонил рыжей потаскухе из глубин Ада. Что это, если не кризис? «Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позже», — раздаётся в трубке противный женский голос. Да чёрт бы с ним! Я выключаю телефон и, накинув джинсовую куртку выхожу из дома. Темнеет по-летнему поздно, но солнце уже зашло, и людей, бездельничающих на ступеньках своего крыльца, остаётся всё меньше. Я прохожу мимо каких-то уродов с бумбоксом и кепками козырьками назад, машинально даю прикурить мужику, попросившему у меня огня. Иду будто бы в никуда, словно на автопилоте следуя одновременно новым и до боли знакомым маршрутом. Наконец, я вижу двухэтажный дом с треугольный крышей, отделанный белой вагонкой. Окна первого этажа горят жёлтым приветливым светом, в то время как спальни на верхнем темнеют чёрными провалами. Даже с дороги я слышу звук телевизора в гостиной — наверное мистер Кей опять заснул за шоу Джимми Киммела. У ворот гаража стоит побитый с двух сторон «Форд» чёрт-знает-какого-бородатого года выпуска. До сих пор помню, как Питер, брат Руфи, водит его, вцепившись в руль скрюченными пальцами, будто это его последняя поездка. До меня доносится запах зелени, исходящий от пушистых кустов под окнами кухни. Его перебивает аромат запечёной курицы с картошкой, кажется, даже успевшей немного подгореть. Я поднимаю глаза, снова вглядываясь в окна спален на втором этаже. Сколько же всего было в той спальне… У западной стены стоит стол с ноутбуком, искусственным растением в горшочке и неизменным срачем из бумажек, кружек и конфетных обёрток. Да уж, живые цветы там не выживали. У стены напротив — полутораспальная кровать с серой простынью, заляпанной многозначительными пятнами. Наверное, я отвратителен, но они мне так нравились. Это почти как засосы на бледной коже, сквозь которую проступают фиолетовые дорожки сосудов. Напоминают о хороших временах. В северной части комнаты — вешалка для одежды в стиле «Ёбаный пиздец» aka «Кошмар миллениала». Футболки с многозначительными надписями, короткие юбки, натянутые до ушей, такие же высокие джинсы, в которые вместе с жопой можно поместить целый мешок картошки. И моё любимое чёрное платье, которое идеально сочетается с тяжёлыми Мартинсами. Удивительно, как на фоне моих проблем с памятью, я вдруг отчётливо вспомнил эти светло-зелёные обои, фотку Кобейна и рождественскую гирлянду, висящую над кроватью круглый год. Шершавый паркет, вечную гору белых носков в углу. Прикроватную тумбочку, книги на подоконнике, несколько ароматических свечей.