Карина Демина - Дом последней надежды

— И все, кто был виновен, умерли? — уточнила Азами.

— Да.

— И мне некому мстить?

— Пожалуй, что да.

— А справедливость?

Я закрыла глаза. Что ответить? Справедливости не существует, ведь иначе не ушла бы Иоко, устав бороться с миром. А от Юкико не отказалась бы мать… и Мацухиро не осталась бы одна, и… Кэед… Араши нашла бы свое место в мире, а Шину не предала бы нас…

Или все-таки…

Я жива.

И они тоже.

Будем ли мы счастливы? Не знаю. Но у нас есть шанс, и глупо было бы его не использовать.

— Возьми, — я протянула рисовый колобок, на который уронила каплю из темного флакона. — Тебе нечего делать среди живых, но и среди мертвых твое время вышло…

Ее пальцы замирают.

Это не яд.

Это лишь дыхание бога.

— А если я не хочу… если… — Белые крылья фурисодэ раскрываются и удлиняются, превращаясь в туман, а в нем проступают лица.

Множество лиц.

Множество душ, связанных одной волей. Измученных, взывающих, и я слышу их шепот, который подобен грому в железной банке. Я чувствую их боль.

И надежду.

— Если я просто тебя убью? — Она становится выше.

И сильнее.

И…

— Тогда я умру, а ты снова останешься наедине с ними…

Азами оглядывается. И лицо ее кривит обида.

— Нет… нет… не хочу… не…

Туман кипит, почти выходя из-под контроля. Еще немного, и тонкие поводки ее воли лопнут, а тогда…

Я выливаю содержимое флакона на ладонь и, поднеся к губам, дую… губы мои рождают ветер, а тот несет сизую мглу в туман. Ее становится больше и еще больше, она горька, как чувство вины, и обещает покой. И потому белесые рты призраков раскрываются. Каждый норовит ухватить кусок этого то ли яда, то ли благословения…

— Что ты творишь… — Азами поворачивается ко мне и вскидывает руки. Когти ее отрастают, а тело ломается, приобретая новые черты. — Я не хочу… так нечестно…

— Честно. Теперь не тебе их судить…

Туман рассеивается.

И сила ее уходит в землю, сквозь шелк платка и золото фальшивых монет. Он трещит над огнем, но тот слишком силен, чтобы просто погаснуть. Я же по-прежнему протягиваю рисовый колобок.

Мы стоим долго.

Пока солнце не вздрагивает, чтобы сорваться с нити полудня.

— Ты ведь отведешь меня? — Ее прохладная рука ложится в мою ладонь. — Я не хочу вместе с ними… отведи меня сама, пожалуйста…

— Хорошо.

И я не удивляюсь, когда перед нами открывается дорога к храму. Темные плиты ее покрыты белым траурным мхом, и это даже красиво.

А в храме по-прежнему пусто.

И лишь седовласая женщина пытается справиться с ткацким станком.

— Запутались, — говорит она, поворачиваясь к нам. — Представляете? Порой нити такие упрямые… сейчас мы кое-что исправим.

Нож в ее руках ловко подрезает некоторые нити…

И я вижу, как спотыкается кривоглазый человек в переулке, падает, схватившись за бок, стонет. Он обречен, поскольку крохотный отросток, воспалившийся в животе его, вот-вот разорвется. Ему будет больно. Слишком больно, чтобы дойти до грязной чайной, где была назначена встреча. Безликий, которому обещали без малого сто монет за голову какой-то женщины, так и не дождется заказчика.

Вздохнет и, перевернувшись на другой бок, уснет навеки некто Нихору, прозванный Молчуном. Он уйдет спокойно, и лишь жена да дети вздохнут с немалым облегчением. А после похорон и вовсе покинут город, в котором станет небезопасно.

Место не останется пустым, уж больно выгодное это дело — дарить людям грезы и забвения, — но в суматохе и войне, которая затронет и городскую стражу, никому не будет дела до какой-то там Иоко, чья лавка сгорела, а сама она куда-то да сгинула…

— Спасибо. — Я не знаю, стоит ли благодарить за чужую смерть.

Торговля наркотиками — это плохо, но…

Не мне судить.

Не мне решать… я лишь человек, а вот Дзегокудаё — нет, и она в своем праве.

— Не за что… не за что… а ты, девонька, что стоишь? Подойди… нам с тобою надобно новый узор решить… а ты уже иди, видящая… иди… твой-то волнуется… хороший мужчина, и дети у вас сильные получатся… девочек береги, не так много моей крови в мире осталось.

Я поклонилась.

И лишь у дверей храма осмелилась отвлечь богиню вопросом:

— Шину… та женщина, которая…

— Скоро. — Дзегокудаё прижала палец к губам. — Не стоит торопиться… ей тоже надо время, чтобы понять. Люди порой так глухи к себе…

Двери храма беззвучно закрылись за моей спиной.

И я вдохнула холодный воздух.

Соленый.

Морской.

Берег знакомый и та же стена. Пожалуй, стоило поблагодарить богиню, что вернула меня к проклятому городу. Прохладно и… снег пошел. Уже весна, а он все равно…