Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши. Часть вторая [СИ]

− И ты его любишь?

− ОН МОЙ СЫН.

ˮВсе мы чьи-то сыновья и дочери. Это греет. Это греет?ˮ − вопрос не к самому себе. Туда. Выше.

− Ты хотела мне помочь?

− Если саин позволит.

Она собралась встать и показывать дорогу. Колин удержал её на месте.

− Думай обо мне. Думай будто я это он. Блудный, непослушный, пропадавший неведомо, где и промышлявший невесть чем, натворивший немло глупостей и вернувшийся под родной кров. Посмотри на меня, так, чтобы я почувствовал твою любовь к нему. Ведь я это он. Сейчас.

− Зачем вам саин?

− Хочу узнать, способна ли ты на такое. Не ради меня, ради него. Ведь ты здесь из-за сына?

Женщина потупилась. Странная просьба. Странный человек. Странные слова. Но он прав, она здесь из-за сына.

Она подняла на Колина свои большие и усталые глаза. Серые почти свинцовые, в которые искорками вкраплены точки рыжего. В них слишком много чувств, понимания и укора. Не осуждения, а именно укора. За долгое отсутствие. Почему не вернулся раньше? Зачем пропадал невесть где и с кем? Ведь чтобы не произошло, его простят. Его простили, в тот самый миг, когда он покинул родной кров.

Она смотрела и смотрела на Колина. Не отрываясь, лишь изредка смаргивала набежавшую слезку. Протянула руку коснуться чудовищного шрама. Не отдернула, когда пресеклось его дыхание. Не убрала когда напряглись скулы. Мужчины. Они боятся показать слабость. Бояться показать, какие они на самом деле. Даже тем, кто их любит. Тем кого любят сами.

Колин накрыл её ладонь своей.

ˮС таким взглядом приносят великие жертвы. Взглядом полным любви.ˮ

Должно быть это кара. На благословление не похоже. Выискивать и находить путь, когда кругом глухие стены.

ˮРади сына мать пожертвует многим. Всем. А чем пожертвует ради дочери отец?ˮ − текучая мысль не привнесла беспокойства, не ознаменовалась небывалой радостью. Ищите и обретете. Иной раз Святая Книга весьма умело пророчествует и предсказывает.

− Тебе не следует заниматься этим, − произнес унгриец, стремительно вставая. Отстегнул с пояса кошель и положил женщине в руку, желая снова почувствовать её тепло. - Не поймет сейчас, а вырастит, не простит.

− Здесь много саин.

− Дети дорогое удовольствие, − улыбнулся Колин, заставив женщину вздрогнуть.

Он гнал лошадь не жалея шпор. За спиной черными крыльями по ветру развивался плащ. Почувствовав настроение хозяина, жеребец громко фыркал и бухал копытами в замерзшую землю, тащил за собой снежный шлейф. Кинувшуюся с лаем псину стоптал. Взлягнув, отбросил визжащий ком прочь. С буйной дури перемахнул через брошенную поперек дороги тележку. Ударил грудью встречного меринка, опрокинув с всадником в канаву. Запрыгал по дороге, слева направо, что игла по шву. Напуганные обыватели жались к стенам домов, провожали ужасного наездника взглядами. Не Дуллахан* ли им повстречался на ночной улице поздней порой? По чьи души спешит порождение мрака?

Когда королю доложили о безумие учиненном унгрийцем и одиннадцати жертвах этого безумства, Моффет в задумчивости посмотрел на своего гриффьера.

− Как думаешь, Брюсс, не принять ли Поллака в мой Совет? Однажды это сняло бы множество вопросов, на которые мне нет охоты отвечать. А то и все. Разом.

− Барон слишком юн и беден. Даже в качестве приглашенного, − ответил королевский гриффьер, не найдя более достойного отказа, видеть унгрийца вхожем на Золотое Подворье. Такого впустишь однажды, не выгонишь вовек.

− Подождать полгодика? Пока состарится. Можно. Кстати, какое совпадение, я тоже не богат. Представляешь сколько у нас общего!?

Гриффьер и король по неведенью ошибались, причисляя владетеля Хирлофа к бедным. Допустимо ли считать несостоятельным человека, получившего с Крака двадцать две тысячи штиверов в серебре и золоте в качестве выплат.

Ридус плелся за унгрийцем, понуро опустив плечи. Он походил на приговоренного к эшафоту, но вместо барабанной дроби − хруст снега, звонкой меди фанфар - сердитое подвывание ветра. Встреть знакомого, не признают, пройдут мимо. И не из-за кислой морды. На игровом дорогая одежда, унгрийские новомодные цепочки (бабьи цацки!), на боку кинжал в дорогущих ножнах. Поверх теплый плащ с волчьей опушкой и таким же подбоем. И эскарсель. Стоимостью большей, чем в нем денег.

− Ридус, плетись не плетись, ровным счетом ничего не изменится, - резал по живому Колин. - Мы всего лишь опоздаем. Опаздывать дурной тон, среди благородных людей.