Робин Хобб - Пой вместе с ветром

Обе женщины рывком повернулись на голос и увидели Нильса. В то утро его внешний вид и походка вполне соответствовали возрасту — не то что накануне. Он выглядел очень утомленным — ни дать ни взять, вовсе не спал. Он подошел к столу и остановился, тяжело опираясь на сжатые кулаки. Обличающий взгляд устремлялся то на Ки, то на Кору.

— Она не хочет быть членом вашей семьи, неужели это не ясно? Она оставила свой киша нетронутым на столе, презрев дань нашей общности! По счастью, она уже вкусила напитка Обряда Отпущения и оттого не сумела полностью закрыть от меня свое сознание. Так вот, ее сознание — это сущее логово ужаса, скопище непотребных деяний и чудовищных притязаний! На ее совести такое, о чем мне и подумать-то даже грешно! И что самое страшное, она успела распространить свой яд и среди вас. Подумай, Кора, я не смог достучаться до твоих собственных сыновей!.. Увы, лишь немногие в этой семье поспешили прибегнуть к моим целительным снам. Холланд, умница, была как обиженное дитя, жаждущее утешения. Зато Лидия сражалась, как сущая дикарка, и ускользнула-таки, когда я уже думал, что она моя. А темноволосый парень и его мрачная…

— Хафтор и Марна, — пробормотала Кора.

— Ну да. Так вот, Марна послушалась меня, хотя и неохотно, словно животное, которое впрягают в ярмо. А вот Хафтор перехватил у меня сон и принялся его искажать. Знаешь, так выворачивают наизнанку одежду, выпячивая уродливые швы. Кора, в нем таится сильный и неприрученный дух! Я-то полагал, мы давно очистили его память от некоторых вещей, которые ему лучше бы позабыть, но он, оказывается, помнит!.. Еще одна паршивая овца, которую следовало бы изгнать из доброго стада…

Кора поднесла руку ко рту и отчаянно затрясла головой. В глазах ее застыло страдание.

— Не смей перечить мне, Кора! — продолжал Нильс. — Ты ведь сама призвала меня, чтобы я навел здесь порядок, не так ли? Знай же, что и для тебя не прошло даром общение с этой растленной!.. Та пародия на обряд и тебе в душу пролила вполне достаточно яда. Я и до тебя не смог добраться во сне! Да, да, и не вздумай отрицать! В твоем сознании появился темный чулан, в который ты и сама не заглядываешь и мне так и не дала заглянуть. Этой запертой дверью ты тоже обязана Ки!..

…Возможно, Кора сказала бы что-нибудь в ответ. Очень возможно, что Ки утратила бы власть над собой и влепила ему оплеуху. Но ничего этого не произошло, потому что снаружи донеслись хриплые вопли Руфуса. Слов было не разобрать, но кричал он так, что Ки и Кора разом сорвались с мест. Ки первой подлетела к двери и распахнула ее настежь. За ней подоспела Кора, за Корой — Нильс.

Отовсюду уже сбегался народ. Люди выскакивали из домов и амбаров, покидали поля — и спешили в дальний угол выгона. Ки помчалась во всю прыть. Холланд торопливо поставила наземь ведерко молока и корзиночку с яйцами и тоже припустила бегом. Кора и та поспешала за ними гораздо быстрее, чем, казалось бы, способны были ее старые ноги. Нильс не отставал от старухи.

Ки протолкалась через собравшуюся толпу туда, где стоял багровый от ярости Руфус. У его ног лежала бесформенная куча костей, обрывков шкуры и кровавого мяса.

— Да будь они прокляты, эти гарпии! — снова и снова выкрикивал он во все горло. Кора поспешно схватила его за локоть, но он продолжал кричать:

— Десять лет я улучшал породу, чтобы вывести этого бычка!.. И вот что от него осталось!.. Будь они прокляты!.. Прокляты!..

Он тяжело дышал, и на левом виске ходуном ходила толстая жила. Руфус бешено сжимал кулаки, растрепанные волосы в беспорядке торчали из-под повязки.

Холланд в ужасе смотрела на мужа, делаясь все белее с каждым новым святотатством, которое тот извергал. Ки стояла молча, только в зеленых глазах отражались ярость и ненависть, стоившие бешенства Руфуса. Потом их взгляды встретились поверх трупа растерзанного бычка. В этот миг они как нельзя лучше понимали друг друга.

И тут Кора с размаху вкатила сыну пощечину. Ее морщинистая ладонь с громким шлепком хлестнула его по щеке и губам. Воцарилась потрясенная тишина. Ларс, как раз подоспевший с поля, болезненно вздрогнул. А Нильс только кивнул головой, и вид у него был такой, как будто он сам был бы рад сделать то же самое с Ки.

Только на самого Руфуса пощечина не произвела особого впечатления. Его голова на могучей жилистой шее даже не шелохнулась. На коже отпечаталась белая пятерня, но лицо осталось бесстрастным. Лишь кое-где на губах, разбитых о зубы, выступила кровь. Он посмотрел на мать и медленно покачал головой. Глаза еще пылали яростью, но голос был холоден: