Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Недоверчиво качаю головой.

– Засохшее дерево плода не принесёт, – говорит Альтер. – Да, они вернутся. Это ещё не конец. Мы их не уничтожили, а только ослабили на время. Они переберутся в следующую деревню. Отныне бессарабским евреям не будет покоя.

– Нигде больше нам не будет покоя, – произносит тятя.

– Я собирался пойти по их следу, но Рувим и слушать не захотел, отправился за тобой, Либа.

– О чём это вы? – спрашивает тятя.

– Долгая история, – отвечаю.

– Очень долгая, – соглашается Альтер.

Уже подходя к дому, замечаю вышедшего из леса Довида. Нам с тятей надо многое поведать друг другу, но у меня есть более неотложное дело.

– Позвольте мне поговорить с Довидом наедине, – прошу тятю и Альтера.

Последний бросает на меня выразительный взгляд: мол, о чём можно разговаривать с убийцей? Я не обращаю на него внимания.

Мне есть что сказать Довиду.

Догоняю его.

– Довид, мы можем поговорить?

– Прямо сейчас? Не уверен, Либа. Понимаешь, я думал, ты в беде.

– Понимаю. Прости.

– За что?

– За то, что сразу не призналась. Я боялась сказать тебе правду. Если бы ты всё знал, то, вероятно… не выстрелил бы.

– Но я выстрелил. Убил человека. – Глаза у него испуганные, отчаянные.

– Ещё неизвестно, Довид. – Я слабо улыбаюсь. – Да и нет ни в чём твоей вины. Если уж начистоту, ты сегодня не только в него целился.

– Так там в лесу была ты? – он вздрагивает. – О Господи!

Кажется, его вот-вот стошнит. Он сгибается в три погибели и бормочет:

– Господи, Либа, я… я убийца…

– Довид, – говорю ласково, – успокойся. Ты же не знал. Я сама виновата, всё от тебя скрывала.

– Нет. – Он упрямо мотает головой. – Ничего подобного. Я – чудовище, зверь! Как теперь жить с таким грузом на сердце?

Невольно прыскаю со смеху. Довид смотрит недоумённо, на ресницах блестят слёзы.

– Что тут смешного?

– Довид, это я – зверь, – горько вздыхаю. – И останусь им до конца своих дней. Я врала тебе потому, что боялась сказать правду. Думала, узнай ты, кто я на самом деле… сразу меня бросишь. Я – медведица. Ты видел это собственными глазами. И не просто медведица, а дочь ребе рода Берре Хасидим . Ты считал, будто подружился с обычной девушкой, и мне очень хотелось обычного человеческого счастья. Хотелось любить и быть любимой. Именно так я себя с тобой и чувствовала, спасибо тебе. Мне казалось, будто я для тебя – драгоценнейшая жемчужина, которую только можно пожелать. Никогда этого не забуду.

– Либа, а как же иначе? Ты и есть жемчужина. Не только для меня, для всех в Дубоссарах. Ты нас спасла. Видела, что произошло, когда мы вышли к реке? С неба спустились десятки лебедей. Однако я почувствовал в себе ещё что-то, что-то странное…

Неужто звери, которых я видела, не были игрой моего воображения? Качаю головой.

– Воздух словно завибрировал, то ли от волшебства, то ли от другой какой силы. Я взглянул на небо, потом – на окружающих людей, и мне на минутку почудилось, что всё тело покалывает, и я смогу стать тем, кем захочу. Тем, кем потребуется. И больше всего на свете я захотел сделаться медведем. Быть достойным тебя. Затем на лёд опустились лебеди, люди загомонили, и наваждение спало, но я это чувствовал, Либа, всё было именно так, как ты говорила. Знаю, звучит безумно, однако теперь я верю, что невозможное возможно. Как же ты могла подумать, что я откажусь от своей любви? Ну да, сперва я опешил, конечно. Тем не менее это – часть твоей натуры, а я тебя люблю. – Он опускает голову и утирает рукавом слёзы. – Впрочем, я догадываюсь, что будущего у нас нет.

Он выглядит таким несчастным и потерянным.

– Довид, я…

– Нет-нет, я знаю, всё изменилось, – хрипло произносит Довид. – Просто хотел, чтобы ты поняла: мне не важно, что ты – медведица. Напротив, ты оказалась ещё прекраснее, чем я думал. Прекрасная и могущественная. Глядя на тебя, хочется верить, что однажды и я тоже смогу стать тем, кем нужно.

– Довид, прошу, посмотри на меня.

Он мотает головой. С нежностью поднимаю его лицо за подбородок. Мы смотрим друг другу в глаза.

– Я люблю тебя, Довид. Чтобы это осознать, потребовалось время. Зато сейчас сомнений нет. Мне достанет смелости драться за свою веру. А верю я в тебя, в нашу любовь и счастливую жизнь рука об руку. Нам предстоит нелёгкий путь. Неизвестно, выживет ли Рувим, что будет с моим тятей и всеми нами. Он стал ребе исчезнувших Берре Хасидим , а я – последняя в их роду. В самом буквальном смысле. Не знаю, захочет ли он возродить кехиллу из пепла, или Купель не оживить и на нас с ним род прервётся. И чем всё это обернётся для нас?