Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Лицо тяти вытягивается, он бледнеет, словно видит призрака.

– Вот, угощайтесь, – матушка наливает мужчинам по рюмке шнапса.

Гость – неужели он мой дядя? – делает большой глоток, вздрагивает и продолжает:

– Вернись домой, Берман. Ты нужен ребе… ты нужен нам всем. Прошу, вернись, пока не поздно. – Он отпивает ещё глоток, потом тянется к чашке чая.

– Я должен посоветоваться с женой, – качает головой тятя.

– Нет времени, – умоляюще говорит Янкель. – Может быть, мы уже опоздали.

– Тогда что тебя здесь держит? Уходи! – рычит тятя, со стуком ставя рюмку на стол.

– Берман… – матушка успокаивающе кладёт руки на плечи отца.

– Я сказал им, что никогда не вернусь, Адель. Тебе это прекрасно известно.

– Но нельзя же выгонять Янкеля на мороз.

– Переночуешь у нас? – неприязненно спрашивает тятя.

– Нет, – гость встаёт. – Ты прав. Мне лучше немедля отправиться в обратный путь. Я передал тебе весть. – Он пожимает плечами. – Остальное – на твоей совести.

– Убирайся из моего дома! – кричит тятя.

– Берман! – одёргивает его матушка.

Лайя заворочалась в своей постели.

– Эс тут мир банг , брат, мне очень жаль. Я подумаю, обещаю тебе.

Янкель поворачивается и идёт к двери.

– Янкель! Прости, я вспылил. Останься, переночуй у нас, двери моего дома всегда открыты для тебя.

– Ничего, всё в порядке, Берман. Мне действительно лучше идти.

– Я соберу вам поесть в дорогу, – предлагает матушка. – Молока горячего бутылку заверну. Козьего.

Янкель мнётся, потом кивает. Матушка возвращается на кухню, в комнате повисает неловкое молчание. Братья смотрят куда угодно, только не друг на друга. Наконец появляется мама.

– Аби гезунт , будьте здоровы. – Вручает корзинку гостю и тихонько добавляет: – Я с ним поговорю. Не беспокойтесь, он придёт.

Мужчина исчезает за дверью, словно его и не было никогда.

– Зачем ты ему пообещала? – бурчит тятя, пока матушка запирает дверь.

Она садится к столу и берёт тятю за руку.

– Уймись, Берман. Сам ведь понимаешь, выхода у тебя нет. Придётся вернуться в Купель. Ты обязан воздать дань уважения отцу.

– Когда нет выхода, это тоже выход, – ворчит он. – Они-то тебя никогда не уважали. Ни тебя, ни мой выбор.

– Может быть, он хочет загладить вину…

– Мы с ним не разговаривали больше двенадцати лет. Они нас с тобой изгнали! Я поклялся, что никогда не вернусь. А теперь, ишь, зовут! Меня одного, заметь, не тебя. Не поеду.

– Янкель ничего такого не говорил, – матушка вздыхает. – Ты знаешь, что я чувствую к твоим родичам, но… Если твой отец отправится в ойлам , – не приведи, Господи! Хас вешалом! – ты ж себя поедом съешь, что с ним не простился.

– Они меня потом не отпустят. Я – следующий в роду, ты это знаешь. Если они тебя не принимают, я от них отказываюсь. Почему я должен бросить жену и дочерей ради отца, который не одобрял моей жизни?

Мамины тонкие длинные пальцы сжимают широкую тятину руку до того крепко, что белеют костяшки.

– Дела там, похоже, совсем плохи, иначе Янкель бы не пришёл. Думаю, тебе надо отправляться немедленно, нынешней же ночью. – Она заглядывает ему в глаза. – Я тебе верю, Берман. Я знаю, что ты нас не покинешь.

– Адель, тут вопрос не в доверии, – печально возражает тятя. – Вот ты бы сама вернулась к своим?

– Никогда! – мотает головой мама.

– И в чём же разница?

– В том, что ребе на смертном одре! Неужто не понятно?

– А если бы при смерти был Дмитро?

Дмитро? Это ещё кто? О чём они там толкуют? Родители начинают казаться мне какими-то чужими, но их разговор – смутно знаком, словно я слышала подобный во сне.

– Это не одно и то же, сам знаешь. Я устала от нашей жизни, – говорит матушка. – От этой хибары на опушке леса, от местных фарисеев, шипящих нам в спины. Мы с тобой в тупике, на краю пропасти. Что, если тебе подарили надежду на спасение? Возможность вернуть утраченное?

– Почему бы нам, в таком случае, не вернуться к твоим, м-м? Помириться.

– Нет, нельзя.

– Так в чём же разница? – повышает голос тятя.

Матушка плачет. Он встаёт и обнимает её.

– Ты сама выбрала такую жизнь. Выбрала меня. А теперь, значит, жалеешь?

– Нет! – мама поднимает взгляд. – Но вдруг у тебя получится? И нас сохранить, и с родными помириться? Они протянули тебе руку, чего мои нипочём не сделают.

– Адель, – тятя со вздохом обнимает матушку покрепче, – я согласен, но только с условием, что ты поедешь со мной.

– А как же девочки? Как они тут одни? – мамин голос срывается на крик, и Лайя вновь беспокойно ворочается.