Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Ночь. Тятя вернулся с работы. Время близится к полуночи. Лайя уже посапывает рядом со мной. Весь день её что-то тревожило. Я собиралась спросить, что с ней такое, но случая не представилось. Вдруг раздаётся стук в дверь.

Один раз, второй.

Стучат так громко, что и мёртвого поднимут. Ума не приложу, как это Лайя не проснулась? На цыпочках крадусь к люку, ведущему на наш чердак. Оттуда можно увидеть входную дверь. Тятя идёт открывать. Матушка с утра до ночи простояла у печи (бабка, знаете ли, сама себя не испечёт). Интересно, мама знает, кто пришёл?

А вдруг за тятей явились солдаты? В нашем местечке уже много кого призвали в царскую армию. Особенно это заметно вечером по тёмным окошкам хат.

Я знаю, что такая мелочь, как стук костяшек пальцев по дереву, может навсегда изменить твою жизнь. Мы все это хорошо знаем. В армию тебя отправят служить на целых шесть лет. И ещё неизвестно, вернёшься ли ты домой живым.

В воздухе витает запах шоколада, но я уже готовлю себя к тому, что наша жизнь вот-вот рухнет.

– Кто там?

За дверью неразборчиво бубнят. Входит незнакомец, кланяется тяте. Тот, ахнув, восклицает:

– Янкель?!

Гость стоит согнувшись до тех пор, пока тятя не благословляет его, возложив ладони ему на голову.

– Йеварехеха Адонай Ве Йишмереха , да благословит тебя Господь и сохранит тебя…

Странно, почему он произносит Аароново благословение? Обычно он читает его вечером в пятницу, возложив руки на наши с Лайей головы, сразу после того как мы споём «Шолом Алейхем», приветствуя ангелов, нисходящих к нам в дом, а затем благословляет вино.

Мужчина поднимает голову и целует отцовские пальцы.

– Янкель! – удивлённо повторяет тятя, и они обнимаются. – Какими судьбами? Откуда ты…

– Да, реб, узнать, где ты живёшь, было очень непросто, уж поверь мне.

Матушка делает шаг ему навстречу и склоняет голову:

– Выпьете с устатку? У меня и бабка как раз подоспела.

– Адель, моя жена, – представляет её тятя.

К моему немалому удивлению, гость произносит, взглянув на матушку:

– Помню.

На нём длинная накидка из мохнатого, похожего на медвежью шкуру сукна, атласный сюртук, белые чулки и громоздкие чёрные ботинки.

– Прошу, садитесь, – матушка жестом приглашает мужчин, а сама скрывается в кухне.

Слышу, как она наполняет чайник и ставит его на огонь. Гость присаживается к столу и пристально смотрит на тятю.

– Рад видеть тебя, Берман.

Тятя фыркает.

– Что привело тебя ко мне, брат мой?

Это – тятин брат? Вот так новости!

– Азох’н’вэй! Горе-то какое, Берман! – вдруг принимается голосить гость, раскачиваясь взад-вперёд. – Азох’н’вэй , ребе занедужил, долго не протянет.