Бронислава Вонсович - В паутине чужих заклинаний [≈ Список]

— Вы им передали какие-то знания? — осторожно спросила я.

Она судорожно втянула в себя воздух и испуганно затрясла головой. Глаза у нее были совсем красные и подпухшие.

— Что вы? Как можно? — с трудом выговорила она. — Да и не было у меня ничего запрещенного. И у мужа не было. Откуда только старший взял? Он так и не признался ни на следствии, ни нам…

— Что взял?

— Не важно. — Она опять всхлипнула. — Это совсем неважно. Это моя вина. Я не должна была этого делать.

Я перестала понимать свою собеседницу окончательно. В чем ее вина, если она даже не знает, откуда что-то взял ее старший сын?

— Что вы не должны были делать?

— Выходить замуж за Отто, — неожиданно ответила она. — Мне говорили, что дети от этого брака пострадают, но я не верила.

— Кто вам говорил? — скептически спросила я.

— Один инор. Он хотел на мне жениться, вот я и подумала, что он говорит неправду, чтобы я рассталась с Отто и вышла за него. Рассмеялась тогда, была уверена, что с мужем мы будем счастливы. — Она неожиданно разоткровенничалась, как это иногда бывает в разговоре с незнакомым человеком, которого ты единожды встретишь, а дальше он навсегда исчезнет из твоей жизни. — И хотя я изредка вспоминала слова Франца, которые он мне сказал на следующий день после того, как мы с Отто сходили в храм, но они не омрачали моего счастья, разве что немного.

— И что такого он вам сказал?

— Сказал? «Ты еще вспомнишь мои слова, дорогая. Все твои дети будут иметь проблемы с Советом Магов. Зря ты это сделала. Нужно было тебе выходить за меня, тогда не пришлось бы расплачиваться за свой выбор». Но расплачиваются мои дети…

Слова она выговаривала четко, словно время от времени повторяла, чтобы не забыть. Наверное, слишком сильное впечатление на нее произвел давний разговор с неудачливым поклонником. Намного более сильное, чем она готова признаться постороннему человеку.

— Вы себя накручиваете, — попыталась я ее успокоить. — В любом случае, если дети взрослые, они расплачиваются за то, что сделали сами, а никак не за то, что их мама вышла замуж за папу. Сами подумайте — магия предсказаний у нас не на высоте. Даже во дворце предсказательницу держат, потому что принято, а на ее прогнозы не очень-то обращают внимание. Ваш поклонник все выдумал, это простое совпадение.

— Нет, наследственность. — Голос ее был хрипловатый от пролитых слез и очень несчастный. — Мужа подозревали в занятиях запрещенной магией, но ничего не доказали. Я тогда была уверена, что наговаривают. Но не теперь. Оба сына, оба сына пострадали!

Она разразилась громкими рыданиями, уже никого и ничего не стесняясь.

— Возможно, на них тоже наговаривают. — Я осторожно погладила ее по плечу. — Ваш поклонник сказал те слова со зла, я уверена. Возможно, он сожалеет о них, если совсем не забыл. К этому времени у него наверняка уже собственная семья есть.

— Есть. — Она горько усмехнулась, проглотив рыдание. — Но это ничего не изменило. Мне кажется, он и женился, лишь бы сильнее меня уязвить. Его выбор был таким странным. Не думаю, что она любила его, но все же вышла. Быть может, от отчаяния?

— А он? Он влюблен?

— Мне кажется, нет, — ответила инора. — Не поверите. Не так давно мы встречались, и он спросил: «Дорогая, ты еще не раскаялась в выборе? Все еще можно изменить…»

— Он же женат?

— Сказал, что разведется ради меня. — Она больше не плакала. Рассказ о столько лет влюбленном иноре ее успокоил. — Детей у них нет.

Я недоверчиво на нее посмотрела. Мне казалось, уж в ее-то возрасте страсти должны давно утихнуть. Я не исключала, что со стороны давнего поклонника была лишь мания добиться своего, а при получении согласия он сразу пошел бы на попятную. Инора комкала носовой платок и на меня не смотрела. Платок уже не комкать — выжимать надо было, но лучше взять другой. Правда, сейчас моя собеседница не плакала…

— Думаете, разведется? — недоверчиво спросила я.

— Да. Мне кажется, да, — уточнила она. — Но я за него ни за что не выйду. Меня он пугает с нашей первой встречи, даже не знаю почему. Да и эту девочку, его жену, мне жаль. Фридрих с ней так жестоко поступил.

— Вы говорили, его звали Франц, — напомнила я, уверенная, что собеседница заговаривается.

— Нет, Франц — это Кремер, а Фридрих — мой старший сын. Она к нам ездила, все хотела его вернуть…

«Кремер» прозвучало для меня неожиданно, как громовой удар с ясного неба. Казалось бы, ничего не предвещало, что этот инор возникнет в разговоре. Кремер… Вот, значит, как… Ухаживал за матерью, а когда ничего не достиг, постарался напакостить детям. Но как?