Мария Бородина - Заземление [СИ]

— А, чёрт с вами! — Лачино приподнял покрывало, обнаружив тёмную щель под кроватью. — Ныряйте, если крыс не боитесь!

— Пошли, — Венена подтолкнула Нери в спину. — Ты первый. Ну, скорее!

— Тише, — прокомментировал Нери, опускаясь на пол. — Твой голос за километр слышно.

Оттолкнувшись, Нери подался в тёмный угол. Низкая перекладина больно шаркнула по спине, задрав рубашку. Серые нити паутины повисли на рукавах, вперемешку с пылью. Захотелось чихнуть. Нери зажал нос, подавляя предательские порывы, и подтянулся на локтях, втискиваясь в тесное пространство. Ноги Венены настойчиво пихнули его в бок, чуть не выдавив возмущённый возглас. Девушка оказалась проворнее. Мгновение — и она уже прижималась к нему в темноте, провонявшей пылью и отходами крысиной жизнедеятельности. Снова пахнуло крепким перегаром, но Нери пришлось проглотить возмущение. У него ещё будет время почитать Венене нотации. По крайней мере, Нери очень на это надеялся.

Покрывало опустилось, отрезая узкую световую линию. Тьма вокруг стала непроглядной и густой.

И точно в тот момент, когда световая нить растаяла, дверь в комнату распахнулась.

Полы коридора стрекотали досками, угрожая проломиться под каблуками. Стены давно потеряли цвет, хотя местами проглядывающие фисташковые пятна намекали на то, что они некогда были окрашены. Одним Покровителям известно, кто и зачем строил это здание и когда оно стало перевалочным пунктом между Первым Холмом и остальной частью Сердца Земли.

Из кухонного отсека в тупиковом конце доносились голоса, стук посуды и плеск воды. Кантана развернулась на цыпочках и разочарованно выдохнула. Воздух отозвался едва уловимым колебанием. Возможность проплакаться в тёмном углу свелась к нулю. Придётся двигаться к выходу.

Платье зашуршало, собирая щепки. Кантана едва отчистила его после приключений в Пропасти и на Пути. Ткань снова обрела густую черноту, но бархат потерял лоск новизны. Радовало лишь то, что вряд ли теперь кто-то будет следить за цветом и качеством её нарядов — на Первом Холме не уделяют внимания подобным мелочам. В конце концов, одежда не определяет человека, и в этом местные правы.

Светлая мысль, наконец, разбавила печаль. Завтра она сможет облачиться в фиолетовое, как всегда хотела, и никто не посмеет возразить! Догадка была тонкой, как паутина, хрупкой и невесомой. Чем не повод для радости? Вот только веселиться совсем не хотелось. Кантана прикусила губу, проглотив всхлип.

Перед глазами воскресли улицы Девятого Холма, опалённые стылым солнцем. Кто скажет теперь, что с мамой всё в порядке? Не сжимается ли ночами её сердце от тоски и невозможности изменить настоящее? Кантана без труда отпустила бы мысли о доме, если бы знала, что Анацеа не жалеет о ней. Увы, догадки диктовали обратное. Кантана видела лицо матери сквозь километры леса и пелену забвения. Анацеа, конечно, держится и не позволяет слезам взять верх. Разве что, поджимает губы и прячет глаза чуть чаще. Но не нужно быть Покровителем, чтобы понять, какая боль прожигает её душу. Её отголоски дрожат на кончиках пальцев, темнеют кругами на веках, морщатся в уголках рта… Если бы только попросить у Покровителей пару секунд, чтобы прижаться к её груди, как в детстве!

Перешагнув высокий порожек, Кантана остановилась у дверей. Взору открылся покорёженный забор, гуща соснового леса за ним и убегающая прочь дорога. Дорога на Девятый Холм. В то место, которое она называла домом. До вчерашнего вечера.

В груди защемило. Снова вспомнилось лицо мамы: безмятежное, ледяное и усталое. Тоска по дому исказила чувства, превратив оттенки реальности в серое пятно: даже страх четвертования уже не имел веса. Бремя непосвящённости казалось теперь лишь мелкой неудачей, разногласия — временными трудностями. Захотелось сорваться с места, обернуться птицей и унестись прочь. Туда, где всё знакомо с детства, как линии на ладонях. Почему, ну почему никак не оставляет мысль о том, что не вышла из тумана, а умчалась лишь глубже?

Кантана смахнула слезу. Это пройдёт. Нужно только внушить себе, что иного выхода не было. Она защищала себя и своё право на будущее, а боль — всего лишь побочный эффект.

Лес зашумел. Стая птиц сорвалась с земли за оградой и взмыла в небо. Чёрные галочки сначала уменьшились до размеров точек, а потом растаяли, утонув в вязкой жиже облаков. На горизонте, точно в том месте, где конец дороги соприкасался с бесконечностью, обозначилась коричневая точка. Со стороны Девятого Холма приближалась повозка.