Ярослав Васильев - Мир в огне

Кенина опять презрительно фыркнула и сморщила носик.

— Мурхаг, семья Арденкейплов — это мелочь. Ты упустил младшего Хаттана, который оказывается теперь, по мнению мятежников, и есть наследник. Ты вообще упустил всех, кроме Малколма. А штурм особняка отдельное позорище. Ну ладно, согласна. Что прислуга останется на самоубийство в доме, пока жена лорда и дочь сбегут — угадать заранее было нельзя. Но городские ворота-то можно было догадаться закрыть?..

— Хватит!

Прозвучало так резко, что девушка вздрогнула. Кенина попыталась было сказать, мол, она не потерпит неподобающего обращения, но наткнулась на взгляд графа, и поперхнулась. А на ум сразу пришли некоторые истории, которые она слышала ещё когда первый раз встретилась с Эденом. Как он избавлялся от тех, кто мешал его делам. И пусть сейчас она была императрицей, за её спиной стояла гвардия — всё равно по спине пробежал ледяной холодок.

— Я сказал: хватит, — теперь голос звучал спокойно, но в глубине всё равно чувствовался голодный дикий зверь. — Ничего этого не произошло бы, если Уалан делал свою работу как следует. А он именно твой протеже. Да и привлечь именно этого труса генерала Тарбета тоже была твоя идея. Если бы он не медлил, у ворот всё сложилось по-иному. Сейчас поздно про это спорить. Харелт Хаттан надёжно заперт. И пусть осада будет длиться хоть год, из политического расклада он тоже выпал. Всех гонцов Сберегающих я перехватил.

Девушка склонила голову в лёгком поклоне, показывая, что она согласна и признаёт свою ошибку. Недовольство мгновенно словно стёрло с лица губкой, перед Эденом сидела та самая непорочная дева, милая девушка кукольной красоты, на которую и клюнул в своё время старый император. Голос — и тот стал другим. Нежным, мягким, податливым, заставляющим трепетать мужское начало даже в Мурхаге… Хотя уж он-то прекрасно знал, какая Кенина на самом деле.

— Что ты планируешь делать дальше? И что делать с захваченными мятежниками?

— Без мужчин это политические пустышки. Вместе с Малколмом отдам Чистым братьям для поддержания боевого духа. Пусть публично очищают скверну, заодно устрашают своими кострами столичную толпу. Доннаху придержу пока, старый Макрэ души не чает во внуке. Так что можно поторговаться. Но всё потом. Сейчас, — граф позволил себе усмехнуться, — у меня выборы патриарха. Синод негодует по поводу злодейского убийства кироса Брадана, скорбит и в трудный час не может оставить Империю без духовного руководства.

— Мурхаг. Ты уверен? — теперь в голосе девушки не слышалось и тени игры, беспокойство было самым настоящим. — Митрополит Эллер фанатик. И как бы он не припомнил тебе связей с Чистыми.

Граф снисходительно усмехнулся.

— Девочка, кого ты учишь? У меня таких фанатиков знаешь сколько? И все они одинаковы, стоит копнуть поглубже. Власть чувство куда слаще веры. А Эллер рвался к венцу патриарха не один год, вот только шансов у него не было. Брадан не раз намекал, что хочет видеть распорядителем на своих похоронах и преемником именно Аластера. Сейчас же митрополита Арнистонского в городе нет, как и почти всех его сторонников. Вот потому этот, как ты говоришь фанатик, и спешит провести выборы. Не зря он хочет созвать Синод уже сегодня утром и заручился моей поддержкой.

Эден встал, отвесил Кенине вежливый поклон, в котором даже не попытался скрыть насмешку, и вышел.

В главный собор Турнейга, где по традиции избирали нового патриарха, граф всё же немного опоздал. Митрополиты уже собрались, стояли посреди зала — по правилу от начала выборов и пока не будет провозглашён новый глава Церкви Единого, садиться им нельзя — и по желанию произносили коротенькую речь в память старого предстоятеля и каким бы хотелось видеть нового. Мурхаг незаметно проскользнул в зал, присел на скамеечку, оставленную для приглашённых мирян, и принялся рассматривать главного фаворита сегодняшнего забега за венцом патриарха. Митрополита Эллера. Тот как раз взял слово, поэтому удобно стоял чуть в стороне от остальной толпы.

Эден мысленно усмехнулся: ишь, как вырядился. Лет на пять старше Мурхага, но граф свой возраст не просто не скрывал, а даже подчёркивал — так проще, если нужно убедить собеседника в собственном бессилии. Митрополит же сегодня закрасил седину, морщины прикрывал хороший макияж, борода и волосы аккуратно подстрижены. Ряса и сандалии самые простые, из украшений только перстень на руке — символ сана. Верный сын Церкви, воплощение всех добродетелей. Вот что можно было сказать сегодня про отца Эллера. Не зря Мурхаг на него поставил…