Софья Ролдугина - Нелюбовь (СИ)

Фэлан прикрывает глаза, вслушиваясь в летнюю ночь. Ветер стекает с холма, как шелк с женского плеча — мало, медленно, поторопить хочется, а нельзя.

Душно .

Душно, хотя пахнет дубовой листвой, и травами лесными, и сыроватой землей, и стынью от костей земных, и пьяными цветами из-под Холма.

— Сколько лет прошло, а на Белтайн поют все те же песни…

— Они тебе надоели? — Сирше смеется, а ее пальцы, прохладные и сухие, легонько скользят по его лбу и седым вискам — гладят, ласкают, прогоняют усталость.

— Нет.

Фэлан даже не лжет, просто недоговаривает. Да и что тут сказать — мне больно от этих песен? Я сожалею о том, что было? Хочу вернуться назад и все исправить?

Сирше может сшить для него рубашку из лунного света, звезду с неба достать и играть ею, как монетой, за одну ночь облететь весь остров от моря до моря… Но обмануть смерть или время — слишком даже для нее.

А началось все с бахвальства, с глупости.

«Никто не сможет вернуться, если заснет на холме и увидит фейри, — Дара лукаво улыбается, зеленоглазая и рыжая. Дразнит. Ведьма, дочь ведьмы, они все такие. — Но говорят, что там растут самые красивые цветы. Хочу их».

Говорит она, вроде ни к кому не обращаясь, а смотрят почему-то на него, на Фэлана-колдуна. Любопытные глаза, жадные до чудес — ну как, сможешь бросить вызов красавице? Или опять она уйдет, насмехаясь — все-то вы мальчишки еще, трусы, болтуны…

«А что мне будет, если я тебе принесу этих цветов?»

Дара опускает рыжие ресницы — плутовка, ведьма… девчонка влюбленная и гордая.

«Всё, что захочешь. Только вернись, если сможешь».

Фэлан упрямо хмурится и встает на ноги, отряхивая штаны от прилипших травинок и лесного сора.

«Вернусь. А ты смотри, сдержи тогда слово».

Ни отцу, ни деду, ни братьям Фэлан ничего не говорит. Сам плетет амулеты, сам вышивает обережные узоры по подолу рубахи — он умеет, он колдун, как бы там Дара не смеялась. Фэлан знает много, но прежде ему никогда не приходилось колдовать одному; этим вечером он испытает свое искусство в деле.

Если Фэлан вернется победителем, никто и никогда не узнает, как ему было страшно.

Увидеть фейри легко — достаточно уснуть в правильном месте и подложить под щеку веточку тимьяна; а вот сбежать от них невредимым сложнее.

Когда Фэлан идет вдоль реки к проклятому холму, то мир вокруг кажется ярким и невыносимо прекрасным. Очень хочется жить; ноги как свинцом налитые, непослушные, а дыхание тяжелое.

Назад дороги нет. Отступать нельзя — Дара засмеет, ославит на всю деревню.

…Вечернее небо — высокое, прозрачное, нежное. Оно как поток изменчивого пламени; с запада на восток перетекают цвета — золотой, рыжий, алый, лиловый, лавандово-голубой, синий, иссиня-черный… Тает на языке весенняя прохлада, оглаживает лицо сырой ветер с озера, мнутся и соком истекают под рукою ломкие стебельки цветов — запах горьковатый, свежий, льдистый. Холм дрожит, будто там, под землей, размеренно бьется чье-то огромное сердце.

Фэлан закрывает глаза и слышит смех, пока еще далекий и похожий на шепот листьев. Фейри появляются позже, когда сон начинает смешиваться с явью; они возникают из тумана, облаченные в разноцветные одежды. Арфа, и флейта, и колокольчики из серебра вторят гортанным и высоким голосам. Древняя речь завораживает — и пугает своей чуждостью. Фэлан боится не то что пошевелиться — вздохнуть лишний раз. На этом языке, чьи звуки исполнены таинственного могущества, он составляет заклинания — а фейри на нем говорят, шутят, поют…

А потом Фэлан слышит:

«Эйлахан, смотри, какой хорошенький мальчик! Можно, я…?»

«Иди, — смеется кто-то. Кажется, мужчина; впрочем, этих фейри по голосам не разберешь. — Только возвращайся скорее. Без тебя скучно, Сирше».

Сирше .

Фэлан еще не видит ее, но имя дразнит язык, будто яблочная кислинка. Губы пересыхают, хочется пить.

Сирше, Сирше …

«Эй, — она склоняется над ним, дивное видение в шелке цвета заката. Волосы ее белы как снег, а губы серебряные. — Откуда ты здесь?»

Фэлан не может лгать.

«Пришел… на спор. Обещал нарвать цветов для…»