Наталья Резанова - Криптия [litres]

– Старик хочет камлать, – вполголоса пояснил Фламма своему сопернику-собеседнику, – и от того, что ему примерещится, зависит решение Хафры.

Вождь встал, готовясь отбыть в свой лагерь, но шаман, захваченный божественным безумием (а может, старческим умопомешательством), начал свою песню здесь же, в шатре. Хорошо еще, что его не вынесло наружу, подумал Фламма. Комиты, наверное, удержались бы от насмешек, они кое-что знают о власти шаманов, а вот легионеры – нет. Они бы попытались заткнуть хрыча – в империи колдовство запрещено, и то, что творится, для них – богохульство. А для воинов из свиты Хафры не меньшее богохульство – оскорбление шамана. Завязалась бы свалка… оно, конечно, для целей Фламмы и полезно, но людям комеса вряд ли бы удалось остаться в стороне. Впрочем, ничего еще не решено.

Для чужака зрелище было и впрямь комическое, притом отталкивающее – столетний старец, распевающий какую-то невнятицу, топоча на месте под звуки своей трещотки. Больше всего он был похож на пьяного или надышавшегося дурной травы – и не зря. Комес знал, что большинство шаманов для своих «путешествий в духе» пользуются дурманным зельем. Но самым сильным этого не надобно. Достаточно ритма трещотки, чтобы вогнать их в транс, и в этом состоянии они могут плясать день и более, пока не свалятся в корчах и полном изнеможении. Вот только припадка падучей нам здесь не хватало.

– О чем он воет? – спросил Гупта.

– Зовет духов. – Комес отвечал кратко не из грубости. Он почти ничего не понимал из завываний Мергена. По правде говоря, даже соплеменники мало что поняли бы – таким древним, таким сокровенным был язык, и духи в нем назывались именами, не ведомыми непосвященным. Ибо было тех имен великое множество, потому что духи капризны, неизвестно, кто из них и на какое имя откликнется, чтобы унести шамана в Верхний мир, царство Той, что правит всем. Ее не дано увидеть живым, но она может изъявить волю через младших богов, своих детей.

Все это знал Хафра. С юных лет он слышал от Мергена о чудесах, явленных племенам. И время их не прошло со смертью Данкайро и Тогона. Нужно только уметь видеть знаки. Разве не был ледяной дождь предвестником грядущей бури, которая выметет иноплеменников с исконных степных земель?

Каким будет следующее знамение, что укажет будущему Владыке путь? Выйдет ли озеро из берегов, обрушив воды на стоянку? Или зарницы озарят черное небо, извиваясь, как огненные змеи? По пути сюда они видели нечто подобное, быть может, в небесах уже началась битва духов.

И словно в ответ на заклинания шамана и немую мольбу вождя за холмами полыхнул огонь.

– Вот оно, знамение! – воскликнул Хафра.

– Нет, – отозвался Фламма. – Это мои дозорные разожгли сигнальный костер. Похоже, сюда идут Похитители.

Шаман продолжал петь.

Келлах Киан ожидал незваных гостей – но вовсе не этих. И появление старика, которого он видел в Лейре в обществе имперцев, несколько озадачило. Но у него не было оснований запрещать Фритусу впускать путников в поселок. Фритус сам бы не пустил, но у тех было чем заплатить за постой. Не деньгами – деньги здесь сейчас мало кого волновали, нет, они пригнали лошадей, которых готовы были обменять на провиант. Лошади были степной породы, откуда они взялись у старца городского и ученого вида, спрашивать не имело смысла. Кроме того, в Лейре у старика вроде было два спутника: ученик и слуга. А тут обнаружился еще и третий.

– А ведь я его знаю, – сказал Деган, глядя, как белобрысый парень о чем-то толкует со старостой. – Года три назад, когда мы в Сухом Овраге стояли, он там гуртовщиком служил. Акелла его звать или Апелла… как-то так. Совсем еще щенок был, но пройдоха, каких мало.

– Должно быть, там-то он лошадей уводить и научился.

– И не только лошадей… Эй, почтенный! – крикнул Деган Фритусу. – Ты дочку запер? А то, ежели этого на постой пустить, поздно будет!

Фритус виду не показал, что слова комита как-то его задели и вообще он их расслышал, но принял к сведению, сомневаться не приходилось.

Из-за того, что в поселке стояли комиты, стоило задуматься, где ночевать. Но пока Латрон препирался с Фритусом, на площадь выбрался отец Орто, окинул новоприбывших ясным по раннему времени взором, углядел образованного человека, с которым можно не только надраться, а и побеседовать о высоком. Подвалил к доктору, представился. Узнал, что тот врачует тела, в то время как миссионер заботится о душах. И пригласил доктора остановиться у него, что устроило всех, а старосту в особенности.