Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга третья

— Мне и так хорошо, — по–кошачьи жмурясь, проговорила волчица. — От тебя исходит обволакивающая шелковистая пелена радости и тепла.

— Если немного подождёшь, будет жарко, — пообещал он, прислушиваясь к шагам в коридоре. — Помнишь, как мы парились с тобой в Сиром урочище?

— Никогда не забуду…

Договорить ей не дал калик, нарисовавшийся в дверном сводчатом проёме. Прислонился к притолоке и чему–то хитровато улыбался, стервец.

Ражный и отгонять его не стал.

— Будешь подбрасывать дрова, — приказал он. — Чего встал? Принеси охапку! Да ольховые бери, царские.

— Вот сразу видно — вотчинник! — с сарказмом похвалил калик, шаркая грязными кирзовыми сапогами по ковровой дорожке. — Всё у него есть: звериные шкуры, камин и даже царские дрова…

Когда он удалился, Вячеслав склонился и целомудренно поцеловал Дарью в лоб.

— Можешь даже подремать… Я скоро!

— Наклонись, — попросила она. — И поцелуй меня.

Ражный узрел её желание. Целовать в губы невесту, в том числе избранную и названую, можно было лишь в момент завершения Пира Радости. Это был древнейший и мудрый обычай, миг воссоединения двух начал, мужского и женского, по преданию, исполина и поленицы, когда они сливались в одно целое. Это было таинством брачных уз, когда узы или уста впервые смыкались, раз и навсегда.

Он склонился и поцеловал, но коротко, мимолётно, ибо волчица сама высвободила отвердевшие губы.

И в тот же миг взвился нетопырём.

— Ну, всё, иди! — улыбаясь, толкнула в грудь. — Боярин ждать не любит.

Напоминание о боярине вмиг приземлило его.

— Он лишил моего отца судьбы аракса, — проговорил Ражный, ощущая земное притяжение. — Искалечил руку…

Голос Дарьи вдруг стал низким и каким–то властным, как и мгновение назад — уста.

— Забудь о мести. Помни, ты вернулся из Сирого не для того, чтобы посчитаться с Пересветом.

— Он не имел права перешагивать порог моего родового дома. Чтобы не искушать меня местью.

— Наверное, у боярина есть к тому причины, — жёстко произнесла волчица.

Ответить Ражный не успел: калик принёс охапку дров, с грохотом высыпал возле камина.

— Сейчас погреем невесту! Вотчинник, а топить камин не умеешь. Ну, кто же в клетку кладёт дрова? В пирамиду составлять надо. Вот так! Это же тебе не русская печь…

И голой рукой стал перестраивать в камине горящие поленья.

Не лицо Дарьи, а его рука в огне почему–то и запечатлелась в сознании, как последний штрих, яркое пятно полотна…

Дядька Воропай нарушил неписаный закон и переступил порог его родового дома. Да ещё вырядился в кожаное оплечье Пересвета! Правда, видно было, достал его вместе с рубахой из дорожной сумки совсем недавно, ибо алам сидел неказисто, не облегал плеч, слегка коробился от долгой лёжки в отцовском сундуке. Бойцовская рубаха вовсе оказалась мятой, и всё отдавало нафталином.

— Здрав будь, боярин, — сдержанно обронил Ражный и по–хозяйски сел на лавку у стола.

Пересвет, конечно, рисковал, явившись в вотчину, над которой сгустились опасные тучи пристального внимания властей, или, как ранее говорили, баскачьего призора. Однако сам факт, что дядька Воропай решился прийти сюда, тревожил и настораживал предчувствием чего–то важного и неотвратимого. Неужели калик не для красного словца болтнул про Пир Святой? Война, что ли, началась, пока в Вещерских лесах обретался? Да вроде бы на дорогах ни войсковых колонн, ни самолётов, ни бомбёжек…

— Доволен, вышел сухим из воды, — с недоброй насмешливостью проговорил боярин. — На кукушке прилетел из Сирого! С ярым сердцем…

— Это моя невеста, — отозвался Ражный. — Избранная и названая. Не я сочинял устав Сергиева воинства…

Пересвет задумчиво покачал головой.

— Да, писано мудро, всегда остаётся лазейка… У тебя была уже невеста, наречённая. Внучка Гайдамака. А ты обездолил деву!

— Я не любил Оксану.

— А свою избранную и названую любишь? Только не смей мне врать!

Ражный такого оборота и подобных вопросов не ожидал и на минуту ощутил себя нашкодившим отроком. Однако оправдываться не стал, и это подвигло боярина обратиться в ворчливого старика.

— Устав воинства мудрые старцы писали. Всё учли, всё предусмотрели… Только вот не думали они, что потомки Ражного станут не блюсти его суть, а вертеть им как вздумается! Для своей выгоды!

Последние слова будто плетью подстегнули Ражного.

— Я готов завершить Пир Радости с Дарьей!

— Без любви? — ястребом вцепился Пересвет. — В благодарность за то, что вытащила тебя из Сирого? Не позволила на ветер поставить? И теперь жертвуешь собой? Благородный Сергиев воин!.. А ты подумал о её чувствах?