Екатерина Лесина - Капкан на волкодлака

— Куда?

Диван был велик, солиден, но так и Андрейка-то парень видный, он не то, что диван, коня на спор подымал… выиграл тогда полтора злотня.

Глядишь, и панночка за помощь отблагодарит… хотя, что деньги — пустое, лучше пускай глянет ласково, улыбнется, оно и довольно.

Богуслава нахмурилась, задумавшись, куда надобно передвинуть диван, потом вспомнила, что сие — нисколько не важно и, ткнув в угол комнаты, велела:

— Туда. Вы ведь справитесь сами? Вы такой сильный…

Андрейка кивнул.

В горле вдруг пересохло, а сердце забилось быстро — быстро, как не билось уже давно, с самого детства Андрейкиного, когда он на спор меж рельсами лег… дурень был.

И сейчас дурень.

Уйти надобно… уйти и дверь закрыть… но как отказать, когда панночка так смотрит? И губу облизывает… и есть в ней что-то этакое, опасное…

— Конечне, смогу, — сказал Андрейка и наклонился к дивану, подхватил одной рукой, поднял…

И успел отпрянуть, когда серый клинок резанул по плечу.

— Панна Богуслава!

Она ударила вновь, с непонятной самой себе яростью. Вид крови лишил остатков разума.

Андрейка уворачивался от ударов, но выходило плохо. Панночка была быстрой.

И безумной.

Она смеялась и пританцовывала, и в руки не давалась, только норовила все полоснуть клинком… теснила к двери, и Андрейка пятился, пятился, а когда отступать стало некуда, швырнул в панночку подушку. Та зарычала.

Оскорбилась, наверное. Пусть и безумная, но все ж княжеского роду… а в княжон, небось, подушками кидаться не принято.

— Панна Богуслава, — Андрейка нащупал витую ручку. — А панна Богуслава… успокойтесь уже…

Руки болели, раны, хоть неглубокие, а кровоточили сильно, Андрейке от вида крови, от боли в руках делалось дурно.

А может, от панночки, от которой терпко пахло болотными лилеями.

— Ты некрасивый, — сказала она, замерев в шаге. — Плохо.

— Какой уж есть.

Ручка скользила, и дверь не поддавалась.

— Некрасивый.

Шажок.

— А у вас кровь на щеке, — Андрейка вдруг ясно осознал, что сейчас его убивать будут, что до того моменту та, которую он принимал за панночку, забавлялась.

Теперь же все.

И жалко себя стало до невозможности.

— Кр — р — ровь? — она тронула щеку и улыбнулась. — Кровь красная. Красиво… в тебе много крови… хорошо… здесь будет очень — очень красиво… — доверительно сообщила панночка Богуслава, нож перехватывая.

Андрейка рванул дверь.

Почти успел.

Сперва даже показалось, что успел… он и боли-то не почувствовал, так, кольнуло что-то в бок, вроде как холодное… или, напротив, горячее… а потом повело вдруг, как после пьянки… Андрейка на работе не потреблял, не нюхал даже, и потому обиделся от этакой жизненной несправедливости.

Руку протянул, чтобы выдрать то, холодное аль горячее, в боку засевшее.

И дверь поддалась, отворилась беззвучно, позволяя ему упасть.

Не хотел падать.

А не устоял.

И нашарил за пазухой свисток, хватило еще силенок дунуть… разок всего, без особое надежды…

Богуслава поморщилась: звук оглушил.

И заставил отпрянуть от человека, которого ей следовало убить. Он и упал-то некрасиво, без должного изящества, а потом дверь посмел захлопнуть. Богуслава толкнула ее, но та не поддалась.

Пахло кровью.

И пятна ее рассыпались по ковру… красиво, пожалуй.

Присев, она потрогала ближайшее, понюхала пальцы, удивляясь чудеснейшему аромату. И как прежде она не замечала его? Он лучше всяких иных… Богуслава провела пальцами по щеке. И по второй. И по шее тоже. Тронула запястья. Вздохнула: она искупалась бы целиком…

Чудесная мысль!

Великолепная просто! Богуслава вскочила, озираясь… конечно. Ванна. Ванна, наполненная кровью до самых краев, и она, Богуслава, в ней…

Не здесь.

Противный звук слышали. Явятся. Не поймут. Красивых людей часто не понимают или же понимают превратно. Следовательно, ей нужно уйти… куда?

Куда-нибудь…

Туда, где Богуславу не найдут… и где есть ванна… и кто-нибудь, кто отдаст свою кровь, чтобы Богуслава стала еще краше.

Она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. Оглянулась. И направилась к черной лестнице, почти здраво рассудив, что полиция двинется по парадной.

Она никого не встретила на своем пути.

И из дому выбралась незамеченной…

Близился вечер.

И улочка обезлюдела. Жаль. Богуславе нужен был кто-то живой и с кровью.

Она шла… и шла… и долго шла. И редкие прохожие, встретив женщину в грязном платье спешили убраться с ее пути. Она же спешила, понимая, что вот — вот опоздает… что уже опаздывает… луна вновь наливалась цветом, становясь похожей на крупное белое яблоко.