Звуки, извлекаемые его ловкими пальцами, неизменно привлекали женщин, заставляя их танцевать возле костров. Впрочем, не только женщин — ни один из Детей Змеи, как видно, не мог оставаться равнодушным к музыке и танцам.
Чем дольше Соня жила среди них, тем сильнее делалось ее удивление.
Она ожидала встретить тупых и кровожадных дикарей — а ее окружали Люди, способные тонко чувствовать, обладающие врожденным даром и разнообразным искусством И Склонностью к украшению своих убогих жилищ;
Суровый охотник Муонг так самозабвенно предавался этим же развлечениям, словно в нем одновременно жили два человека. Один — бесстрашный и сильный воин, второй — художник, артист и танцор.
Если он исполнял песни под аккомпанемент своей ликембе, это сопровождалось богатейшей мимикой. Ожидание и радость, испуг и смех, муки и удивление сменялись на лице
Муонга, и девушка готова была наблюдать за ним и слушать его часами.
Сама она не принимала участия в общих забавах, только смотрела. И думала, напряженно думала.
Отделившись от остальных, Соня возвратилась в хижину.
Вскоре песни и смех стихли, и следом за ней явился Муонг.
— Тебе не понравилось, как я пел сегодня? — спросил он. — Почему ты ушла?
— Нет, что ты. У тебя это так чудесно получается, — возразила девушка, — Я не понимаю слов, но все равно твое пение меня просто завораживает.
— Жаль, что не понимаешь… Ты просто не стараешься изучить наш язык, и многое теряешь. У Детей Змеи самые красивые и поэтичные легенды на свете.
— Должно быть. Они вообще… странный и непонятный народ.
— Мы, — поправил он, — Бара, не «они», а «мы».
— Я — не Дитя Змеи.
Мужчина сокрушенно покачал головой и сменил тему,
— Завтра будет большая охота. Ты пойдешь вместе со всеми.
Эта идея Соне понравилась. До сих пор ей не выпадало случая хоть как-то проявить себя. Веселиться на манер этих Мбонго она не умела, зато уж с копьем и стрелами не сомневалась, что управится в лучшем виде. Муонг заметил, как оживленно блеснули глаза девушки.
— Ого, да у тебя лежит душа к охоте, — удовлетворенно сказал он.
— Куда больше, чем к бесконечному строительству хижин, — не стала спорить Соня.
Дело в том, что строительство и ремонт жилищ было одним из главных занятий женщин племени.
Глины и кизяка, способных скрепить постройки, в этих лесах не было, и дожди систематически разрушали хижины.
Остов таких строений крепился к центральному столбу, затем переплетался лианами, а сверху покрывался листьями. Если за подобной крышей постоянно ухаживать, — убирать сгнившую листву и добавлять свежую, — то она оставалась водонепроницаемой. Пола у хижин не было.
На сухой траве, а чаще на песке лежали связанные лианами стволы бамбука, заменяющие кровати, вместо подушек — ворох листьев, посредине очаг, вот и вся обстановка. Никаких съестных припасов: когда появлялось мясо, его съедали в тот же день.
— Почему вы не пользуетесь шкурами оленей и кабанов, как все люди? — спросила как-то Соня у Муонга. — Зачем спать на голом бамбуке и дрожать по ночам от холода, если можно сшить одежду из шкур?
— Мы — дети леса. Если мы наденем чужие шкуры, лес перепутает нас со зверями и не будет помогать нам, — ответил тот совершенно серьезно. — И потом, это ведь именно ты предпочитаешь дрожать от холода, а не прижиматься к тому, кто рядом с тобой — а вовсе даже не я.
Соня больше не поднимала этот вопрос. В общем-то, было глупо с ее стороны жить под одной крышей с безусловно красивым, сильным мужчиной, считаться его женой и не спать с ним.
Соня много раз ловила себя на том, что разглядывает его просто до неприличия откровенно.
Конечно, Муонга это ничуть не смущало, раз он запросто, как все остальные, ходил обнаженным, но Соне к этому привыкнуть было далеко не просто.
Еще больше проблем вызывала необходимость прикрывать собственное тело лишь обычным здесь подобием передника и узкой набедренной повязкой — это заменяло женщинам одежду, а мужчины обходились даже без подобных «излишеств», разве что во время охоты, когда крепили к телу колчан со стрелами с помощью кожаных ремней и как-то скрывали свое мужское естество — исключительно из соображений безопасности.
Девушка всем существом противилась тому, чтобы Муонг считал ее своей вещью.
Нет, конечно, она старательно изображала, будто смирилась со своим странным положением, и не пыталась тайком покинуть селение: она прекрасно понимала, что отправляться в эти дремучие леса в одиночку, без проводника, — верная гибель, но даже не это останавливало ее в первую очередь. Ведь если бы она сбежала отсюда, ей пришлось бы уйти ни с чем, а ее это совершенно не устраивало.
Читать дальше