Дмитрий Владимиров - Красная книга начал. Разрыв (СИ)

Ребенок всхлипнул в колыбели, когда Сатхи схватил его душу, преобразуя функцию в короткий серп. Одним взмахом отделил духовное от тварного.

Младенец задышал чаще, еще не осознавая, что мертв. Душа вздрогнула, потеряв тварную защиту, забилась.

Сатхи заставив серп растаять в воздухе, притянул душу к себе уже двумя руками, уговаривая, успокаивая, обещая заботу и нежность, обещая покой и негу. Опутывая ее эмоциями и функцией, он встал на колено и, выбросив левую руку вперед, призвал функцию снова.

Та, приняв вид пламенного нгериса [22] Нгерис (крис) — национальный кинжал с характерной асимметричной формой клинка. Появился на острове Ява, распространен по всей Индонезии, на Филиппинах и в Малайзии. Этимология связана с древнеяванским словом нгерис (ngeris), что означает «колоть», «пронзать» , легко пробила барьер незримого и, преобразившись в пичак [23] Пчак или пичак (узб. Pichoq — «нож») — национальный нож среднеазиатских народов — узбеков и уйгур. Традиционно имеет прямой широкий клинок из углеродистой стали клиновидного сечения с односторонней заточкой, иногда с узким долом вдоль обуха. Тонкая круглая в сечении рукоять крепится на уровне обуха, слегка расширяется к головке, иногда оканчивается клювовидным навершием. Она может быть сделана из рога, кости или дерева, также наборной из цветного камня. Пчак носится в широких прямых кожаных ножнах. Распространён по всей Средней Азии с небольшими отличиями в орнаменте и пропорциях. Сам нож замечательно подходит для нарезки мяса и овощей. Считается хорошим подарком мужчине и незаменимым помощником на кухне. У уйгуров существуют традиции повседневного ношения холодного оружия, считается, что каждый уйгурский мужчина должен всегда иметь пчак. с широким клинком, потянула разрез, влекомая твердой рукой. Ткань миров разошлась. Наслаждаясь потоком хлынувшей в него энергии, Сатхи медленно, словно принося жертву, погрузил душу в сияющий разрез.

Отпустив душу, Сатхи уселся на пол. Надо подождать, пока затянется рана в барьере, подождать, чтобы никто больше и ничто больше не проникло в ту или иную сторону.

Вдруг, мир закричал, качнулся. Словно на Весы Великого Равновесия кто-то бросил суть демона.

Поминая всех богов в проклятиях, Сатхи вскочил, бросился к двери. Но оглянулся на разрез: нельзя оставлять его так, да и младенец еще жив… Подскочив к люльке, Сатхи превратил функцию в керамбит и резанул по тонкому горлу. Навстречу руке, словно приветствуя, поднялся фонтанчик крови и, перехваченный ладонью, выплеснулся на стену оставляя за собой Знак — символ древнего зла.

Отозвав функцию, Сатхи мрачно плюхнулся на пол, оттирая пальцы предусмотрительно захваченной ветошью.

Жнец будет ждать. Он понял, что мир кричал от поступи проклятого. От раны, нанесенной его движением. И пусть сейчас Сатхи не может уйти, пусть след зарастет, как зарастает след от функции, теперь он знает — неумерший в городе. Пусть даже найти его будет сложнее, но охота за раскачивающим Весы уже началась.

Император устал. Обнаженный по пояс, в одних простых штанах, с распущенными волосами, ниспадающими вдоль широкой спины, он мерил широкими шагами круглое полотно ковра.

Насыщенный синий цвет с желтыми узорами должен был успокаивать. По крайней мере, его мать устраивала рабочий кабинет именно с такими убеждениями. После ее смерти тут, конечно, многое изменилось. Но этот ковер, которому подарили цвета секреты старых мастеров, умевших вытягивать насыщенные цвета из индиго и шафрана, остался.

Давно уже картины на стенах уступили место тяжелым деревянным полкам, заваленными тысячами книг. Синий бархат штор превратился в легчайший шелк, а резной ансамбль из легкого столика и воздушных кресел заменили собой огромный, массивный стол, заваленный бумагами и тяжелые кресла, уродливые в своем непререкаемом удобстве. Центр круглой комнаты, однако, был свободен.

В редкие минуты отдыха император любил, скинув тяжелые одеяния, пройтись по мягкому ворсу. Почувствовать босыми ступнями упругое тепло, прилечь в центре, расслабив сильное, тренированное тело.

Но, ничто не длится вечно, и минуты отдыха, жадно вбираемые правителем, разрушил звук скрипнувших петель. Император сам распорядился, чтобы их не смазывали. В эту комнату вел только один вход и здесь не было проходов за тайными панелями. Через стрельчатые окна мог проникнуть только свежий ветер или малая птаха, протиснувшаяся сквозь кованые решетки. Впрочем, на этой высоте они летали совсем редко.