Валентин Гольский - Возвращение в Белоземицу [СИ]

— Так тебе и надо, — злорадно решает девушка и тут же пищит не хуже той мыши: — ой-ой-ой, только не за волосы!

Это я её дёрнул за хвостик, вспомнив детство.

— То-то же, — говорю я строго.

— Ну, знаешь, Совёнок, я тебе это ещё припомню.

— Блин, ты и это помнишь?

Она злорадно смеётся, закрывая входную дверь.

Откуда взялось это прозвище, я и сам не могу сказать. Может потому что фамилия Савушкин, но скорее потому что в детстве хохолок забавный на голове был. Я видел детские снимки, на каждом втором вылитый совёнок запечатлён. И то, что Яна прозвище помнит — для меня стало полной неожиданностью. Я-то имя её не смог вспомнить, да и узнал с трудом.

Тропинка к реке бежит вдоль забора, за которым я сегодня стоял, разглядывая обнажённую соседку. Помню, что в детстве, вдоль забора проходили отличные тропинки, и с той стороны, и с этой. Увы, без надлежащего ухода, тропинки заросли, и почему то, особенно в этом году удался урожай крапивы…

— Блин, опять укололась, — жалуется девушка.

Она идёт следом за мной по примятой полосе, но и ей достаётся, основной же удар, я принимаю на себя. Обуть вместо сланцев кроссовки я догадался, а вот надеть штаны вместо шортов почему-то нет. Два фонарика, мой — налобный и Янин в телефоне освещают нам путь.

Ночной воздух свежеет — сказывается близость воды. Иду, ориентируясь лишь по частоколу справа от себя, не зная сколько мы прошли и сколько осталось. Длина огорода метров двести кажется. На глаз, а он у меня, совсем не алмаз.

— Ну что там, долго ещё? — спрашивает Яна, и я испытываю сильное желание сделать вид, будто чего-то испугался, отшатнуться назад, и тем самым затолкнуть её в крапиву.

— Уже пришли почти, — бурчу в ответ, сквозь зубы.

— А почему так темно, сегодня же полнолуние должно быть. Днём солнечно было, неужели тучи вечером нагнало так, что луну закрыли?

— Наверно…

Как ни странно, я угадал. Забор здесь, как оказалось, упал давным-давно, и мы не сразу понимаем, что за трухлявые доски под ногами. Лишь когда передо мной в свете фонарика появляется чёрный силуэт дерева, я вдруг осознаю, что вечерний хор лягушек звучит совсем-совсем близко, почти вокруг нас. Обойдя дерево и продравшись сквозь кусты, мы выходим на пляж.

— Песок, — тихо и радостно констатирует Яна, — пришли.

Словно по команде, вокруг начинает светлеть. Мы задираем голову, смотрим как тучи сползают с лунного диска, точно покрывало, сдёргиваемое с некой презентуемой новинки.

В ночном свете, Яна кажется даже ещё красивее чем днём. Скинув сланцы, она кладёт на них телефон так, чтобы фонарик светил в сторону воды. Делает несколько шагов по пляжу, подойдя к реке, наклоняется и касается водной глади.

Не приседает, а именно наклоняется!

Из-под футболки показывается краешек белой ткани, по которой, как я помню, разбросаны разноцветные горошины. Она что, специально это делает?

— Тёплая, — Яна смеётся, а выпрямившись, машет в мою сторону рукой, отправляя в полёт блестящие капли. — Сто лет не купалась ночью на реке.

Хочу сказать, что я тоже, но не могу произнести ни слова, очарованный происходящим передо мной.

— Ты конечно, не отвернёшься, — в её голосе игривые нотки. — Или отвернёшься, и потом будешь подглядывать и фантазировать…

Она проходит, слева на право, а затем назад, ставя одну ногу в воду, а другую на песок. Я хочу сказать, что мне нечего фантазировать, а днём я её и так видел обнажённой, но лишь повожу головой из стороны в сторону, следя за девичьей фигуркой. Выбрав место, Яна наконец останавливается.

— Ну и ладно, — она смеётся задорно и от этого смеха, у меня по коже бегут мурашки, а внизу живота теплеет. — Всё равно ты меня уже видел… Да и темно тут…

Яна скидывает футболку так, как, наверное, умеют только такие красивые девушки как она, и может быть, самые талантливые гимнасты: футболка точно сама скользит по ней вверх, без каких-либо усилий владелицы, одно движение, и рыжая грива высвобождается из плена одежды. Гибкое и плавное движение, текуче-зачаровывающее, и футболка отправляется в полёт в мою сторону, а девушка в противоположную — в воду. Яна погружается, брызги летят в разные стороны, следом у моих ног опускается футболка.

Хочу сказать, что в этом месте может оказаться неглубоко, что бы она была аккуратнее, но уже поздно, да и она, похоже, знает, что делает. Белый силуэт уходит в глубину и исчезает, а я стою не дыша. Наконец выдыхаю восторженно:

— Ух ты…

Яна выныривает спустя ещё несколько ударов моего сердца, восторженно кричит: