Адам Гидвиц - Мрачные сказки братьев Гримм [litres]

Помнишь, я тебе говорил, что случится с Гензелем и Гретель, когда они появятся на свет?

Король упал на кровать и горько заплакал. Но он чувствовал, что у него нет выбора.

– Ты всегда меня принимал, со всеми моими недостатками, что бы ни случилось. И я поступлю так же, – молвил король.

Он встал, подозвал к себе Гензеля и Гретель, снял со стены меч и отсёк им головы. Безжизненные тела детей рухнули на пол.

Я предупреждал.

Король обагрил руки кровью и обмазал ею статую. И Иоганнес ожил. Он тоже был весь в крови, но, не боясь испачкаться, заливаясь слезами по собственным детям, король крепко обнял своего Верного Иоганнеса.

Конец

Почти.

Иоагннес улыбнулся своей милой кривой улыбкой и сказал:

– Ты принял меня таким, какой я есть, заплатив самую высокую цену.

Слуга поднял голову Гензеля и приставил её к телу мальчика, а голову Гретель – к её телу. И вдруг дети запрыгали и забегали как ни в чём не бывало, словно они и не были перемазаны кровью. Король обнял детей и Иоганнеса, и раздался звонкий радостный смех.

Конец

Совсем скоро.

Вдруг король услышал доносившиеся из зала шаги королевы. Он взглянул на ожившего Иоганнеса и на окровавленных детей.

– Скорее! – скомандовал он и закрыл их всех в шкафу.

Когда вошла королева, король поинтересовался, как прошла служба.

– У меня не получается молиться. Я могу думать только об Иоганнесе и о том, как мы его предали, – ответила королева.

Тогда король спросил:

– Дорогая, а что бы ты сказала, если бы вдруг оказалось, что есть способ спасти Иоганнеса? Только он ужасен и будет стоить нам самого дорогого, что у нас есть?

– Да что угодно! – воскликнула королева. – Мы должны сделать всё возможное и невозможное!

– Даже если бы нам пришлось убить наших детей?

Испуганная королева вскрикнула. Она упала и горько заплакала, но через некоторое время собралась с мыслями и ответила:

– Я бы никогда так не поступила, ни за что на свете! Но я знаю, что мы должны: мы обязаны Иоганнесу жизнью.

– Я полностью согласен! – вскричал король. – И вот поэтому…

С этими словами он открыл дверь шкафа, и оттуда вышли их любимые дети, испачканные кровью, а следом ― Иоганнес, целый и невредимый. Королева ахнула и упала без чувств. Король взбрызнул лицо супруги водой, она очнулась и снова глубоко вздохнула. Тогда король рассказал ей всё. Королева всхлипнула, засмеялась и крепко обняла сначала детей, затем – Иоганнеса, а после, вновь залившись смехом и слезами одновременно, прижала к себе всех разом.

Конец

Типа того.

Братья Гримм ставят здесь точку, однако это не совсем конец истории. Вернее, совсем не конец.

Дети слышали разговор родителей и теперь знали, что именно с ними случилось. И всё поняли.

Поздно ночью они лежали в своих кроватях и не могли сомкнуть глаз.

– Гензель, – позвала брата Гретель.

– Да?

– Ты слышал, что сказал отец?

– Слышал.

– Он отрубил нам головы, чтобы спасти того безобразного старика.

Гензель промолчал в ответ.

– А мама была даже рада. Как ты думаешь, они и правда ненавидят нас?

Гензель снова ничего не ответил.

– А вдруг они опять захотят отрубить нам головы? Давай сбежим, а? – предложила девочка.

– Я как раз думал об этом, – ответил Гензель. – Как раз об этом…

Когда-то, давным-давно, двое детей оставили родной дом.

Пролегавшие за рвом замка земли были мрачными. Никогда раньше Гензель и Гретель не покидали родительских владений одни и мало что знали о большом, безумном мире там, за стенами. Но они очень испугались, узнав о поступке своего отца. В их маленьких сердцах жила вера, что родители не должны убивать своих детей. Гензель и Гретель решили наказать короля и королеву: они сбежали из дома, чтобы отыскать другую, хорошую семью.

Но как её найти? У них просто не было иного выбора, кроме как идти вперёд, пока новые мама и папа сами не найдутся.

И они шли. Шли себе и шли, как вдруг земля под ногами стала мягче. Вскоре они очутились посреди болота. Гензель и Гретель испугались: всюду плясали дьявольские огоньки, громко квакали жабы. Но ничто не могло их остановить; дети продолжили путь.

Уже начало светать, но болоту всё не было конца, и Гретель стало тревожно.