Ника Ракитина - Стрелки [СИ]

Мэй обернулся от окна и увидел в углу хижины простоволосую женщину в холщовой рубахе до колен. Женщина медленно шла, протянув зачем-то вперед руки. Откуда она взялась?

— Помоги, — попросил Мэй, повернувшись ко все еще недвижной Хели. — Мы убегали… — и осекся.

Женщина все так же шла, легко и бесшумно, глядя поверх его головы. Она приблизилась… и прошла сквозь него. Мэй даже ничего не почувствовал. Ошеломленный, он смотрел, как она движется дальше. И тут увидел, как сквозь закрытую дверь скользнула фигурка растрепанной девочки годов пяти. Женщина подхватила девочку на руки, губы девочки зашевелились, но Мэй не услышал ни звука. Вскрикнув от ужаса, он спрятал лицо в волосы Хели, а когда очнулся, поднял голову, никого не было.

— Хель! — позвал он шепотом, пытаясь приподнять ее. Сейчас она показалась ему странно тяжелой. Голова закинулась, как у неживой. В испуге Мэй затряс девочку за плечи, громко закричал:

— Хель! Хель, очнись!

Губы ее дрогнули, как от обиды, приоткрылись. Разлепились ресницы, из-за них блеснули глаза:

— Мэй…

— Пойдем отсюда, Хель, — сказал он.

— Стрелки…

— Они ушли, Хель, скорее!

Хель поднялась и стояла, пошатываясь. Потом закрыла глаза и припала к его плечу. Мэй осторожно повел ее. Он видел и других призраков, они двигались по поляне между хижинами. Только женщины и дети. Мужчины становятся Стрелками. Мэй впервые видел призрачное селение, и ему было невыносимо страшно. Женщины что-то несли, копали, стирали, беззвучно переговаривались, так же беззвучно возились и бегали дети, а Мэю хотелось рухнуть на мягкую траву под полуденным солнцем и кричать так, чтоб горло разорвалось, чтобы собственным воплем заглушить немо кричащий ужас… Но с ним была Хель, она шла, как слепая, нашаривая путь босыми ступнями, и он молился только о том, чтобы она не открыла глаз, чтобы не увидела всего этого…

Ему удалось вывести Хель к ручью. За ручьем лес редел, а когда Мэй, усадив Хель на траву, забрался на огромный замшелый валун, он увидел за лесом островерхие разноцветные крыши и башни. Хатан был близко. Мэй набрал воды в долбленку и вернулся к Хели. Она напилась, не открывая глаз, потом вдруг вздохнула и неловко, боком повалилась на траву.

Мэй в тревоге приподнял ее. Голова Хели безвольно упала на его локоть, глаза будто сами раскрылись, и он увидел их сухой, горячечный, нездешний блеск. Мэй коснулся губами ее лба, и жар, исходивший от кожи, казалось, обжег и его.

— Хель… — не проговорил, а простонал он.

Хель не отозвалась.

Неизвестно, что сделал бы он, если бы на них не наткнулись хатанские мальчишки, выбравшиеся в лес за ранними орехами. Обычно задиристые и горластые, как все городские мальчишки, они с полуслова поняли Мэя, посовещались шепотом, и один опрометью помчался в город. Вернулся он через час на повозке, запряженной маленьким лохматым коньком бирусской породы. Конька погонял толстоватый седобородый человек, мальчишки представили его как чеканщика мастера Гиральда.

Мастер Гиральд посмотрел на Хель, задал несколько вопросов Мэю и сказал, что поветрие он, во славу Светлой Матери, видал, а здесь совсем другое, горячка от лишений. А посему, он, мастер Гиральд, возьмет маленькую плясунью к себе, и незачем тут Мэю говорить о плате, пусть лучше его сестренка спляшет перед мастером, когда выздоровеет.

И она сплясала, да еще как! А потом сказала, что надо сплясать и на хатанских площадях, чтобы все-таки вернуть долг мастеру. Если б они начали с Рыночной площади, то непременно столкнулись бы о Окассеном, который уже два дня как прибыл в Хатан и разыскивал детей по всему городу с нетерпением и все возрастающей тревогой. Но они решили начать с площади Семи Свечей: прислужницы Светлой Матери привечали красоту музыки и пляски, даже если те не были посвящены Милосердной.

Когда Хель плясала, она не замечала никого и ничего. А Мэй, играя, смотрел только на нее. И оба они не увидели, что рослый, с оплывшим красным лицом владетель, судя по гербу, ближайший родич Консула, впился взглядом в Хель.

Он не узнал в ней Хель из Торкилсена, хоть и видел ее когда-то и принял участие в осаде ее родового замка. Просто ему приглянулась хорошенькая плясунья, и неизвестно, что было для Хели хуже, бароны и владетели в таких случаях привыкли не церемониться.

Хель доплясала и замерла, разгоряченная, отбрасывая со лба прилипшие волосы, жадным взглядом обводя людей. И наткнулась на взгляд владетеля. Ей показалось, что булыжная мостовая уходит из-под ног. Хель пошатнулась, но опереться было не на кого. Мэй обходил зрителей, собирая плату. Расширенными от немого ужаса глазами Хель следила, как владетель опустил в деревянную чашку золотой и многозначительно ухмыльнулся ей через плечо Мэя. «Узнал», — подумала она и почувствовала, как расползается по телу холод. Мэй подошел к ней, сказал что-то, она не расслышала. Потом, опомнившись, схватила его за руку и горячо прошептала: