Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

– Что с тобой случилось? – спросила Магдалена, подойдя к Линне. Девушка даже не пыталась скрыть насмешку.

При этом остановилась слишком близко от нее.

– Больше не хочешь посмеяться над своим пилотом? – сказала Магдалена и повращала плечами, словно готовясь к драке.

Линне знала, что ростом не вышла, но давно уже не чувствовала себя такой маленькой, как в ту минуту. Первым ее порывом было отступить. Вторым – ударить.

– Будь у тебя выбор, ты бы не стала подниматься в воздух, – сказала она, – по своей воле никто бы не стал.

Мимо них пронеслась Катя. Бросившись к Ревне, она спросила:

– Ну как?

Магдалена злобно посмотрела на Линне.

– Никто, говоришь?

Штурмана снова пробила дрожь. Ей захотелось провалиться под землю, чтобы почва поглотила ее без остатка.

– Ты даже не представляешь себе, что это такое.

Магдалена нависла над ней.

– Ты высмеивала Ревну. Говорила, что она не на своем месте. Но, насколько я могу судить, не она, а ты не сумела справиться с заданием.

– Потому что задание было ошибкой, – прошипела Линне.

Оно и в самом деле было ошибкой – только так и никак иначе. Штурман не для того зашла так далеко и столь многим бросила вызов, чтобы бледнеть от страха.

На лице Магдалены мелькнула тень отвращения.

– Невероятно…

– Девушки! – крикнула Зима, быстро шагая по полю. – Это занятие, а не посиделки за чаем. Меняетесь штурманами и снова в полет.

Линне пошатнулась. Опять. Ей снова и снова придется переливать свою жизнь в Узор ради череды точных, аккуратных маневров. Ей хотелось послать все куда подальше. Хотелось плакать. Может, даже вернуться домой. Тоже мне штурман.

«Просто война – не женское дело, мисс», – произнес на задворках разума голос полковника Кослена. Но она скорее умрет в кабине, чем допустит, чтобы он оказался прав.

Стрекозы были далеки от совершенства. Во-первых, они были слишком медленными. Во-вторых, хотя небольшой вес позволял им лучше маневрировать, любой, самый слабый бриз мог сбить их с курса.

Первые бомбы у них на борту во время взлета раскачивались, будто маятник, и инженерам понадобилась пара недель, чтобы подогнать их вес. В открытой кабине завывал ветер, бросая в лицо дождь и ледяную крупу, вгрызаясь в щеки и ничем не прикрытые шеи. Радиосвязи на борту не было, а в переговорную трубу пилот и штурман едва друг друга слышали. Команды с земли приходилось подавать флажками. Лишнее снаряжение тянуло аэропланы вниз, поэтому девушки внимательно осмотрели аварийные комплекты жизнеобеспечения и выбросили из кабин все ненужное – к ярости полковника Гесовца. В большинстве случаев им придется совершать ночные боевые вылеты к ближайшей линии фронта, поэтому в консервированных продуктах не было никакого смысла. Обтянутые холстиной крылья и деревянные носы аэропланов были слишком уязвимы для искр и огня Драконов, а летали они слишком низко над землей, чтобы экипаж мог надлежащим образом воспользоваться парашютами. С пайками и растопкой для костров тоже пришлось расстаться. Солдаты, пропавшие без вести на фронте, автоматически причислялись к изменникам и дезертирам, поэтому мысль о том, чтобы пешком преодолеть дикую ридданскую равнину только для того, чтобы оказаться в тюремной камере, никого не прельщала. Так что брать с собой походное снаряжение было глупо.

Теперь Стрекоза стала вторым «я» Ревны. Она думала об аэроплане, когда съедала на рассвете завтрак, и ему же посвящала последнюю мысль перед тем, как лечь спать. Вместо рук у нее были крылья, вместо ног – хвост. Вне кабины Стрекозы она видела только половину мира, зато внутри аэроплана смогла разглядеть его целиком. Научилась чувствовать воздушные потоки, когда они увлекали ее за собой, и очарование Узора, направлявшего крылья. Видела его нити, которые тянулись над аэропланами и извивались, следуя руслу реки. Ощущала биение жизни в кабине.

Тамара постоянно меняла штурманов, ставила их в пару с другими партнерами. Все штурманы воспринимались по-разному, их эмоции сплетались с ее собственными до тех пор, пока она не переставала понимать, кто именно и что именно думает. У Галины был легкий и переменчивый нрав, такой же, как ее болтовня. Ася оказалась такой незаметной, что Ревне приходилось без конца проверять, не выпала ли она из кабины. С Надей было тяжело, она то и дело задавала опрометчивые вопросы, как правило о ее ногах, ничуть не беспокоясь о душевном состоянии Ревны.