Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

«Его разрушили и без того», – подумала Ревна. Потом вдогонку пронеслась еще одна мысль: «Я никогда не хотела заходить так далеко. Не хочу умирать. О господи, я не хочу умирать». Но бога нет, и молиться некому. Так говорят законы Союза.

Скаровец шагнул вперед, наклонился и схватил девушку за протезы. Когда они выгнулись и ободрали ей кожу на культях, она застонала. Он же их сломает!

– Прекратите, – взмолилась она, кашляя и сплевывая пепел.

Его руки скользнули вверх и схватили ее за талию под самой грудной клеткой. Она больше не переживала из-за протезов: как бы он не сломал ее саму.

«Я же тебя спасла, – пыталась она ему сказать, – прошу тебя». Но не могла вымолвить ни слова. Он рывком поставил ее на ноги и приказал:

– Шагай!

В его голосе звенела сталь. Он схватил ее за плечи и подтолкнул в нужном направлении. Ей оставалось только подчиниться.

Линне стояла по стойке «смирно» у двери кабинета полковника и осыпала себя проклятиями. Сквозь тонкие стены доносился голос Кослена, который яростно распекал несчастного лейтенанта Таннова, и она могла уловить отдельные слова: честь, позор, идиотизм. Ох уж эта чертова кровь, которая текла в жилах Линне. Стоило ей расслабиться, как ее охватывал страх. Но секрет ее пребывания в армии в том и заключался, чтобы никогда не терять бдительности.

Так было раньше. А потом она сглупила, позабыв об осторожности, и теперь стояла здесь. Несколько человек, проходя мимо, окинули ее любопытными взглядами. Она проигнорировала их, как игнорировала освистывание тех, кто полагал, что в факте унизительного раскрытия ее биологического пола есть что-то смешное. Осознав, что игра окончена, она залезла под кровать Таннова и тайком хлебнула бренди, надеясь, что это немного ее ободрит. И хотя она хлебнула только раз, самое большее два, мысли у нее в голове перемешались, и она не понимала, от алкоголя или от страха. К вечеру серое небо сменилось кровавым закатом, с наступлением сумерек резко похолодало. Как всегда ранней осенью, на горизонте громоздились облака, нависая холодной темной тенью до тех пор, пока из них с воем не вырывались на волю первые бури. Крики прекратились. Линне пожалела, что у нее не было времени выкурить расидиновую сигарету. Эх, и почему она не прикончила бутылку Таннова?

Скрипнула дверь. Из-за плеча донесся голос лейтенанта:

– Рядовой, вас желает видеть полковник… – сказал он и осекся. – Э-э-э… мисс.

Мисс . Он произнес это слово с таким видом, будто совсем ее не знал. Они служили вместе три года. Таннов орал на нее, ругался, сыпал в ее адрес угрозами и наказывал. Вечером накануне его повышения по службе она застукала его под мухой. А потом застрелила эльда, положив ружье для устойчивости ему на плечо. Когда же она с ревом ринулась на бросившегося в атаку врага, он прозвал ее «львеночком», после чего эту кличку подхватил весь полк. Как-то раз они поклялись друг другу вместе получить медали Героев Союза. Однако теперь он отвел взгляд и благоразумно отступил в сторону, оставив перед ней открытую дверь.

«Вперед, солдат», – приказала она ногам. Это, по крайней мере, она могла сделать, хотя внутри у нее бурлил коктейль из ярости, тревоги и бренди. В кабинете полковника Кослена стоял запах пота, земли и масла. На столе валялись в беспорядке бумаги, последствия бюрократической войны. Когда Линне вошла, он стоял, сжимая и разжимая кулаки, похожие на два окорока. Полковник был мужчиной внушительного вида – высокий, широкоплечий, с бицепсами размером с голову Линне. Говорили, что до войны Кослен был пастухом: Таннов и его дружок Досторов шутили, что запах коз он любил куда больше, чем запах женщин. Линне же посмеивалась над его знаменитыми усами – вощеными и завитыми кверху. Они у него подергивались каждый раз, когда он говорил, вздыхал, терял самообладание или же когда сквозь заполнивший его разум мусор пробивалась какая-то особенно трудная мысль. Возвращаясь в казарму после очередного дисциплинарного взыскания, Линне прикладывала над верхней губой палец и двигала им вверх-вниз, описывая настроение Кослена.

Теперь над этой шуткой никто не стал бы смеяться, теперь смеются над ней самой. Кослен изучал ее круглое лицо, темные волосы, хрупкое тело, выискивая незначительные мазки, выдававшие в ней существо женского пола. Линне расправила плечи, не осмеливаясь заговорить.

Так они стояли несколько долгих мгновений. Затем он вздохнул, жестом показав на свое удобное кресло.