Григорий Давыдов - Гобин поневоле или Изменчивый Мир

— Я тут покопался в «своей» памяти… — решил я называть вещи своими именами. Всё-таки теперь Гул-аль-Дук — это я и есть, а я — это Гул-аль-Дук, так что будет верным не разделять наши мысли и воспоминания, а принять их всецело за свои. — И что-то не припоминаю его имени. Учитель, и Учитель, только это слово и есть. Может, просветишь на этот счёт?

Их-руг-Ахт чуть натянул поводья на себя, отчего ящерка перешла с бега на лёгкую трусцу, и обернулся ко мне:

— Тебе нужно ещё многое усвоить. — Наставительно начал он. — И первое, самое главное: имя — невероятно важно. Зная имя, можно сделать гоблину очень многое. Как хорошее, так и плохое, причём плохого в целом несоизмеримо больше.

— Например?

— Например… — повторил зеленокожий, и задумался. — Проклясть. Забрать его имя. Дать ему имя «Нон», что означает «несуществующий», за предательство, или какое-либо злодеяние. При этом приходят Великие Духи, чтобы убедиться, что проклинаемый действительно совершил нечто, что влечёт за собой подобное наказание. Такому гоблину не предложат ночлег, не дадут работы, у него не будет друзей, и даже врагов: его будут обходить стороной и остерегаться, ибо это — Нон.

Я нахмурился, осмысливая сказанное Их-руг-Ахтом. Как много всего того, что казалось мне когда-то незначительным, обретает здесь великий смысл. Одно имя может сказать и сотворить с гоблином столько, что становится понятным осторожность Учителя и нежелание раскрывать мне своё имя. Но не означает ли это, что он боится моего Проклятия? Ведь, опасаясь этого, он одновременно признаёт, что собирается сделать мне нечто, за что я имею на подобное право. Или я что-то путаю?

Но делиться своими мыслями на этот счёт с Их-руг-Ахтом не стал. Вместо этого решил перевести разговор в другое русло:

— Послушай, когда я искал тебя, то повстречал парочку гоблинов…

— Уборщики говна, — усмехнулся зеленокожий. — Славные ребята.

— Они сказали, что ты — неуважаемый гоблин. — Закончил я, и ухмылка исчезла с лица Их-руг-Ахта, сменившись жёсткостью. — Почему к тебе такое отношение? И что значит твоя приставка?

— Остановимся здесь. — Проигнорировал мои слова гоблин, и резко потянул поводья на себя, отчего Лежебока слабо взвыл и застыл на месте, подняв тучу брызг. Их-руг-Ахт проворно спрыгнул с ящерицы, утонув в болотной воде по колено, и взобрался на ближайший «островок». — Соберём хворост и разведём костёр.

Я лишь молча кивнул. Что ж, не хочет говорить — заставлять не буду. В конце концов, какое моё собачье дело…

Использовать ветви деревьев для костра мы не могли: слишком уж они высоко, а сами деревья почти идеально ровные, и если в прошлой жизни карабкаться по деревьям я умел, то с таким тельцем попытка закончиться только переломами меня-любимого, или ещё что похуже. Так что на «дрова» пошли ветки кустов, что росли повсюду, а также частично разбросанные всюду коряги. Далеко от выбранного гоблином островка я старался не отходить: несмотря на его заверения о нашей сравнительной безопасности, я всё-таки выделял именно слово «сравнительная».

Когда ветки для костра были сложены в кучу, Их-руг-Ахт достал из-за пояса какую-то прямоугольную деревяшку с вырезанной на ней отдающей слабым красноватым светом руной. Затем поднёс её ко рту и, что-то пробормотав, выставил перед собой в сторону веток. В то же мгновение руну загорелась яркой вспышкой, и из неё, вихляя и потрескивая, словно выполз, явно довольный своей свободой, сгусток огня, плюхнувшийся в импровизированные дрова и, почувствовав раздолье, разошёлся довольно нехилым по размерам костром.

На мой недоумённый взгляд гоблин улыбнулся, постучав когтем по деревяшке:

— Это — амулет. В него затачиваются души определённых духов, чтобы в последствии шаманы могли использовать их без различных ритуалов, — терпеливо стал объяснять он. — Есть одноразовые, мощные амулеты, в которых заточены духи высоких рангов. После их высвобождения амулет утрачивает свою силу, и руна на нём затухает навсегда. А подобный этому, — тут он снова повертел своей деревяшкой. — Можно эксплуатировать почти постоянно, ибо дух, что заточен в нём, самого низшего ранга, можно сказать, бытовой: фактически для разжигания костра и нужен.

— Так ты — шаман? — Удивился я. — Вроде как не похож.

— Не похож, — кивнул он. — Потому что я и не шаман. Точнее… почти нет.

— Почти? — Начинаю чувствовать себя идиотом, только и делающим, что переспрашивающим, да ничего не понимающим.