Впрочем, у Нее самой хватало проблем с наседавшим во всю прыть кряжистым гномом, тем самым гадом, что вырвал мой меч. Со стороны мои движения, наверное, напоминали танец змеи в бешеном темпе. Гном с распоротой бочиной вскоре перестал поспевать вовремя реагировать на все выпады. А несколько раз он даже останавливался для передыху, опустив единственный на весь отряд меч к земле. Прикончить его мимоходом было пустячным делом. Короткий блеск ножа — и бедолага с аккуратно перерезанной сонной артерией медленно завалился набок Дальше мне здорово помогла компаньонка, она таки ухитрилась завалить своего бородача. Правда, тот пару раз едва не выдрал шпагу из ее руки, но изящный укол в глотку решил все.
Теперь мы бились один на один: Арнувиэль с тем, у которого была рассечена левая рука, а я с предводителем отряда, быковатым гномом необычайно высокого роста. Ему, ну, никак не удавалось пригвоздить меня своим увесистым молотом. Наконец, потеряв терпение и надежду, он вдруг нагнулся и подхватил с земли заряженный арбалет, которым так и не успел воспользоваться кто-то из его сородичей. И если б он выстрелил сразу, то, пожалуй, прикончил бы меня на месте, но гном позволил себе целых секунд пять торжества, забыв одно железное правило, что торжествуют лишь тогда, когда враг мертв. Поторопился и поплатился.
А дело в том, что мой арабский нож обладал одним полезным свойством — помимо основного лезвия он имел еще потайное, при нужде вылетавшее и способное с десяти шагов пробить пятисантиметровую доску. Тем более с трех шагов пронзить гномье сердце ему не представляло труда. Так ничего и не уразумевший верзила выронил арбалет и засучил в предсмертных корчах ногами по земле.
Противник Арнувиэль, несмотря на рану, довольно успешно ее теснил, но пыл его бесследно исчез, едва он увидел в моих руках арбалет и осознал, что остался один. Петляя, словно заяц, гном бросился в траву, которая сомкнулась уже над его трупом. Тяжелая, стальная стрела угодила точно под левую лопатку, вылетев со стороны груди.
— Хух! — я отер пот со лба и присел прямо на дороге. — Не слабая разминка. Как вы там, госпожа?
Арнувиэль нетвердой походкой подошла ко мне и опустилась рядом. С минуту она посидела, закрыв глаза, затем, стараясь говорить ровным голосом, ответила:
— Порядок, Алекс, правда, порядок. Даже, поверите, сама удивлялось, второй раз так приземлиться и ничего не поломать. Я, конечно, ушиблась и нога стала побаливать, но только и всего.
— Ага, ну и слава Всевышнему. Значит, несмотря ни на что, удача не оставила нас, госпожа. Вы отдохните, а я сейчас. И если можно, закройте глаза, не стоит смотреть на то, что я намерен сделать.
Предстоящее было неприятно, однако необходимо. По крайней мере двое из гномов еще дышали, значит, без всякой жалости их следовало добить. Мы ведь уже не в Спокойных Землях, чтобы оставлять за спиной живых врагов. Эльфийка глаза не закрыла и даже не отвернулась. Правда, все же, когда я своим «Волчонком» наносил удары милосердия и тяжкие стоны сменились предсмертными хрипами, она вздрагивала и, казалось, что вот-вот закроет руками свои прелестные ушки. Впрочем, я быстро управился со знанием дела, так сказать. Война на Границе жестокая, а беспощадность — одна из первых основ ее. Убей врага! Или он убьет тебя! Вот только, к моей немалой досаде, эльфийка этого еще не поняла. С отвращением наблюдая, как я заботливо вытираю от крови сталь кинжала, она неожиданно спросила:
— Алекс, вы в Бога верите?
— По-своему да, — задумавшись лишь на миг, ответил я. — Но не так, как учат церковники. Совсем не так.
— Интересно. А как это по-своему?
— Ну… Для меня Бог не в старых, замшелых догмах, а во всем хорошем вокруг. Например: в чистых реках, полных рыбы, в легендах о Золотом Олене, в солнце, дающем жизнь, в верных товарищах, добрых поступках, в Дублоне, наконец.
— Мой Бог, Алекс, да вы самый настоящий язычник, дикий варвар. В вас нет и капли христианской крови! И с каких это, скажите, пор добить беспомощных раненых стало называться добрым поступком?
— Госпожа, думаю, стоит напомнить, что вы потребовали прикончить вашего же эльфа-сородича. И не где-нибудь, а в Спокойных Землях, Как это соизмеряется с вашей нравственностью? Объясните, пожалуйста.
— Хм, видите ли, Алекс, во-первых, я попросила об этом в гневе, не совсем серьезно, так сказать.
— Вот как? Не совсем серьезно? Значит, убей я того сопляка и вы бы сами обозвали меня мерзким убийцей? Тогда воистину, если я язычник, то вы — подлинная христианка. Ибо отличительная черта нынешних христиан — сплошное лицемерие.
Читать дальше