Дэниэл Кахелин - Сказ о наёмнике, деве и драконе [publisher - Издательские решения]

Зверь когтями впивается в потрескавшуюся землю, что-то его раздражает. Я осознаю это слишком поздно.

Мудрецы бы сказали, что есть в жизни события, начинающие свой ход по глупости. Их последствия не несут ничего хорошего, но зато ускоряют неизбежное. Мудрость на охоте не очень помогает, а вот выбить дурь бывает полезно. Для себя я понял, что опрометчивость – гнуснейшая и последняя ошибка охотника.

Наряженный в лохмотья безумец рванул к лербу, держа в руках подобие заточки. Пересекая арену, он орал примерно так же, как когда лерб его заметил. Зверь подмял его под себя, и одного удара лапы хватило, чтобы прервать жизнь горемыки. Толпа загудела, словно пчелиный рой. Оказавшись в самом центре арены, лерб заметался в поисках укрытия. Единственным препятствием на его пути были мы. Скорость лерба высока – он без труда догонит самого быстрого жеребца. Один из картежников со всех ног побежал к воротам, откуда еще недавно выходил зверь. Чудом избежав когтистого удара, он приближался к выходу. Уже подбегая к воротам, он пошатнулся и, пройдя несколько шагов, рухнул. Из спины у него торчала стрела.

– Никому не дано покинуть арену без боя! – восклицает глашатай.

Рядом раздается сдавленный вопль. Второй картежник делает шаг вперед, сжатые кулаки дрожат. Лерб подходит все ближе, его буравящий взгляд наводит на дурные мысли. Стража позади нас попятилась и скрылась. Лязганье лат говорит о том, что они в спешке спускаются по лестнице. Оружие они не бросили, и я проклял выдержку этих воинов.

Посмотрев на лерба, я понял, что происходит. Его тело напряглось, совиные перья распушились, шаги стали легкими, почти крадущимися. Осознав, что случится дальше, я оттолкнул своего спутника и рухнул следом. Поднимая пыль, лерб оказался возле нас. Один такой прыжок, от которого я не успею уйти, – и охота будет окончена. Кашляя, картежник пытается подняться, но тут же возвращается на землю.

– Идем, – кричу я, но он меня словно не слышит. Его бьет дрожь, а смотрит он в пустоту.

– Ну давай! – вновь кричу я, протягивая руку.

Резкий удар отбрасывает меня. На губах я чувствую кровь, дышать тяжело. Рубашка разорвана, но мне повезло. Неподалеку распластался картежник, горло у него в крови. Зверь надвигается. Держась за грудь, я ковыляю к центру арены. Искореженное тело безумца вмято в землю, его глаза широко открыты, в руках сжат заостренный камень – оружие, которое подходит против крыс, но не против лерба.

Клюв вонзается в землю, я едва успеваю откатиться. Лерб продолжает поединок. Камень не пробьет крепкую шкуру зверя, но даст мне время. Очередной удар, сухая земля растрескивается, но не отпускает клюв. Лерб уязвимей, если бить, где перья. Рев разносится по арене. Лерб мотает головой, пытаясь дотянуться до меня. Ему удается меня скинуть. Щелчок клюва, еще один. Изо всех сил бегу к воротам. Надеюсь, что лучники не будут стрелять. Они не станут прерывать бой. Стрела, которой убили одного из картежников, в моих руках. Стрела прочная – у нее красное оперение, а наконечник алый от крови.

Пытаюсь измотать лерба. Его атаки все яростней. Рубашка окончательно промокла, двигаться все труднее. Лерб совершает прыжок, опрокидывает меня. Его лапа давит на плечо. Я чувствую тяжелое дыхание, сверкающие глаза невозмутимы. Что есть силы я бью в горло зверю. Стрела ломается, дыхание переходит в хрип. Я закрываю глаза, которые постепенно заполняются темнотой. Охота подошла к концу.

Знаю по опыту: любая тьма сменяется светом, особенно когда трезвеешь.

Очнулся я от того, что куда-то иду – целеустремленно и достаточно быстро. Вся беда в том, что ноги мои не касаются земли, а под руки меня ведут два стражника. Вернее было бы сказать – тащат, очень бесцеремонно, без почестей, подходящих гладиатору. С другой стороны, я удивлен, что до сих пор жив. Арена не турнир, и в награды я верил смутно. Голова продолжала гудеть, а промокшая, ставшая багровой рубашка словно говорила, что жить мне оставалось недолго.

«Истеку кровью, – подумал я. – Неважный конец».

Не заметив моего пробуждения, стража бросила меня на солому. Мои кости не оценили заботы, и я почувствовал себя мешком из трактира. Только золота при себе у меня не было. Я попытался пошевелиться, но резкая боль сдавила грудь, а глаза непроизвольно закрылись. Я вновь проваливался во тьму.

Второе мое пробуждение ослепило меня. Яркий солнечный свет безжалостно бил в высокие окна. Я зажмурился, но ненадолго. Любопытство взяло вверх. Привычная солома исчезла. Я лежал на койке, немного удобнее, чем в подземелье. Помещение тоже изменилось – стало просторнее и светлее. Оглядевшись, я увидел шкафы, заполненные книгами. Их было так много, что, умей я читать, я все равно бы не успел их прочесть за целую жизнь. Были тут и древние, рассохшиеся переплеты, и те, что поновее, – бесконечные стеллажи с пестрыми оплотами знаний и пыли. Еще больше было всяческих склянок, содержимое некоторых подозрительно напоминало брагу.