Кае де Клиари: Интермеццо, интермеццо [СИ]

— Каррамба! — Выкрикнул этот пернатый сторож и расправил крылья.

Я хотел было отпихнуть его ногой в сторону, но тут этот странный представитель птичьего племени вытянул шею, раскрыл клюв и выпустил в мою сторону фонтан огня, который едва не спалил мне бороду! (Я тогда носил бороду, но брил усы на голландский манер.) От неожиданности я сел там, где стоял, а попугай сложил крылья, принял подчёркнуто небрежный вид и спросил самым невозмутимым тоном:

— Переговоры?

Что-то в этой птице было такое… Даже если не принимать во внимание способность связно говорить и дышать пламенем, что-то необъяснимое внушало уважение и заставляло с ним считаться. По этой причине я утвердительно кивнул, стараясь при этом сохранить собственное достоинство.

Попугай несколько расслабился. (Несмотря на всю свою решительность, он всё же боялся меня, и я это чувствовал). Он вскочил на валяющуюся тут же корягу, уселся на ней поудобнее, (разве что ногу на ногу не закинул), извлёк откуда-то курительную трубку, плюнул в неё и задымил, как какой-нибудь морской волк из тех, что вечно торчат на пристани и глядят на весь мир свысока, словно бочка на которой помещается их зад ничуть не ниже королевского трона!

— Ты вторгся на мою территорию. — Сказал попугай, выпустив облако дыма, размером с нестриженого барана тонкорунной породы.

— У меня не было выбора. — Ответил я и вдруг сообразил, что оправдываюсь! Тогда я немедленно принял грозный вид и спросил:

— Что ты называешь своей территорией, и с какой стати я должен тебе верить?

— Своей территорией я называю этот мир, в котором ты сейчас пребываешь. — Заявил попугай, обведя в воздухе вокруг себя мундштуком трубки. — Я этот мир открыл, и я его освоил. Вход сюда разрешён только с моего позволения и только тем, кого я называю друзьями. Все остальные либо становятся моей добычей, либо убираются вон.

При слове «добыча» у меня мурашки побежали по спине.

— А вот он, — я указал на юношу, лежащего под пальмой, — он тебе друг или добыча?

— Он мне, что-то вроде внука. — Был ответ. — Точнее пра-пра-пра-правнука. Я за этим юнцом присматриваю, чтобы был жив и здоров, а для удобства мы на людях изображаем попугая и его хозяина.

— То-то я смотрю, что он еле жив и не слишком здоров после вчерашней драки! — Усмехнулся я и тут же пожалел об этом, так-как из клюва попугая снова полыхнуло огнём.

— Давай-ка лучше решать то, что касается нас двоих! — Сказал он нахмурившись. — Точнее, вопрос сводится к тому, насколько быстро ты намерен убраться с моей территории, прежде чем я стану рассматривать тебя в качестве добычи?

— Полегче! — Набычился я в ответ, нашаривая на поясе матросский нож фламандской ковки, единственное оружие, которое у меня осталось.

Это возымело действие. Как бы ни был грозен пернатый хозяин этих мест, драки он явно не желал и постарался смягчить ситуацию.

— Ладно, ладно! — Сказал попугай примирительно. — Не будем тратить пламя даром, пока не поссорились! Давай лучше решать, как всё сделать по-тихому и при соблюдении взаимных интересов!

— Это другое дело! — Ответил я и вдруг, неожиданно для себя, добавил:

— Сдаётся мне, что ты не совсем попугай?

— Сдаётся, что ты не совсем человек! — Парировал пернатый и снова выпустил облако дыма.

Таким образом, отношения были налажены, (я имею ввиду, что на самом деле, ни фи… ничего не было ясно, но мы без лишних слов признали силу и авторитет друг друга), а значит можно было переходить к решению насущных вопросов.

— У меня здесь нет никаких дел, разве что немного очухаться после холодного купания! — Сказал я. — Поэтому я охотно вернусь восвояси. Вопрос в том, как это сделать? Попал я сюда в полудохлом состоянии, прицепившись к вам наподобие рыбы прилипалы. Выйти хотелось бы более достойным способом, но я пока не представляю, как это сделать. Может, подскажешь?

Попугай ответил после длительной паузы.

— Я могу вернуть тебя назад, но врядли тебе это понравится.

— Почему?

— Прикинь, ты окажешься посреди весьма прохладного моря на расстоянии нескольких часов свободного плавания от берега. Кроме того, есть вероятность, что ты столкнёшься с отступающей испанской эскадрой, и даже мне страшно подумать, что сделают соотечественники дона Мигеля, когда узнают в тебе бравого гёза!

— Мне послышалось или в ком-то заговорило благородство?

— Тебе не послышалось. Поживёшь с этими благородными пару-другую сотен лет и так облагородишься, что родная мама не признает!