Ирина Богатырева - Ведяна [litres]

Жива?

Жива, жива, – согласился лес.

Он вскочил на ноги. Заметался.

Но где же? Где? Почему меня не пускают к тебе?

К себе, откликнулся лес.

К себе?

Он побежал. Лес замелькал. Лес ожил. Зелёное, зелёное, зелёное зарябило в глазах.

Споткнулся и упал. Лежал, вжавшись лицом в землю, дышал её вкусный запах, обнимал, целовал.

Где же ты?

Ищи. Узнай. Зверей проси. Помогут.

Зверей?

Поднялся с земли, кричал.

Лес сглотнул крик и замер. Напрягся. Ни движения, ни звука. Смотрел, наблюдал.

А потом вдруг – топ-топ-топ.

И – шир-шир-шир.

По кустам, вокруг и – фыр!

Глаз.

Глядит из леса, но не выходит.

Осторожно. Скрытно.

Присел на корточки. Защёлкал языком, подзывая. Постучал по коленям. Как когда-то. Как раньше. Как помнил.

Несмело, осторожно, стал выходить. Сперва нос. Потом голова. Потом весь Лис. Одноглазый, его. Вышел, остановился, глядя прямо, тяжело глядя.

Что ты? Забыл меня? Это же я.

Не забыл. Помню. Всех вас помню. Мы всех вас помним.

И стали выходить и выходить, будто лес был полон, переполнен, кишмя – звери, звери и звери. Шли, кто мог, кто не мог – полз: безногие, безглазые, безухие, со спущенной шкурой, бесхвостые, избитые, с петлями на лапах, с капканами и удавками, с кровавыми ранами, с торчащими стрелами, обугленные, пылающие, – шли и шли, домашние, дикие, и не хватало уже ни глаз, ни сердца, чтобы видеть их всех, видеть и сострадать.

Зажмурился, но услышал: нет, смотри. Смотри и помни. Помни и знай нас всех.

Лис стоял у самых ног. Стоял и провожал всех глазами. А мимо всё шли и шли бесконечным потоком. С начала времён и по сей день.

Сил не было больше – смотреть, стоять. Опустился на колени возле Лиса.

Простите. Простите нас.

Лис отскочил, но вернулся и сам вложил морду в его ладони.

Мы не умеем. Ни прощать, ни злиться. Ни мстить. Ни ненавидеть. Но мы поможем тебе.

Смотри. Ищи. Узнай.

Заструился рыжим мехом и канул. А он упал на землю, лежал, свернувшись, скулил от боли, глотал слёзы. И твердил: простите, простите.

А они всё шли. Прыгали. Бежали. Еле-еле передвигались, загребая прошлогодние листья копытами, когтями. Слышались их дыхание, сопение. Кто-то останавливался, срывал мягкими губами молодой лист с куста, и дальше – шли, шли, шли.

Ты, ты, ты. Твердил и плакал. Да, это всё – ты.

Второй раз очнулся – были сумерки. Он лежал в листьях, у самых ног деревьев. Запрокинул глаза – небо ещё светлое, ещё памятью о свете полное, а здесь, внизу, – сумерки. Глаз тонет, глаз вязнет. Одни белые, тонкие стволики вокруг – качаются, будто плачут.

От скорбного этого качания вспомнились звери. Чужой болью снова заболело внутри. Хотел закрыть глаза, но не закрылись. В них уже не было ни слёз, ни страдания.

Но ведь они простили. Простили и обещали помочь. Так где же ты, яна? Где поляна, ведяна? Как мне найти тебя?

Ищи среди тысячи вод. Проси Итиль.

Итиль?

Встрепенулся. Конечно, как же сразу не догадался?

Вскочил на ноги и побежал. Вперёд, вперёд, не различая, не видя – деревья, кусты, кочки, корни. Вперёд, пока не разорвутся лёгкие, пока не подкосятся ноги.

Не смог. Остановился. Опершись о ствол, тяжело дышал.

Сердце, спокойно. Сердце, угомонись. Надо бежать.

Но куда?

Поднял голову и огляделся. Где река, он не знал. Как и ничего не знал в этом лесу – ни места, ни направления. Но она была. Он чувствовал её, она дышала, и ею дышал весь лес.

Она была здесь.

Но тогда зачем бежать? Можно просто позвать.

Итиль? – несмело. Тихо.

Итиль!

И громче:

И-ти-и-и-иль!

Лес принял крик, сглотнул и напрягся. Лес слушал. И он слушал. Озирался. Отовсюду мерещились уши. Повсюду – глаза.

И вдруг услышал: тихо, тихо, сыро-сыро, влажно, потекло, зажурчало. У корней, у ног, поднимая листья – ручейком, потоком, руслом. Тёмная, блестящая, потаённая. Вода. Улыбаясь, радуясь, опустился, положил ладони, зачерпнул, поднял к лицу, чтобы умыться, и отшатнулся: не вода, в ладонях чёрная, смолянистая, вонючая, густая жидкость. Нефть? Грязь? Ряска? Или всё же вода? Но что за вода?

Разжал ладони в омерзении, бросил – плюхнулось тяжело, густо, – выпрямился, обтирая ладони о колени и озираясь.

Прибывало и прибывало. С каждой секундой. Вот уже по щиколотку. Вот по колено. Пронесло дохлую рыбу, брюхом белым блеснуло. Труп птицы – мокрые, полугнилые перья. Хлопья белой пены, кружатся, как в водовороте, тошнит от них. Какие-то обломки, доски. Лодки, куски обшивки. Сломанное весло. Сети. В сетях – что-то дохлое, разбухшее, большое, он не разглядел и не понял. Уже по бедро. Уже выше. Поток всё сильнее. Увернулся от чего-то крупного, обломка, куска, стремительно несло с течением – и понял, что его уже сносит тоже. Уцепился за дерево. Обнял ствол. Озирался с ужасом и омерзением – трупной вонью жарило в нос так, что из глаз слёзы.