Тэд Уильямс: Восстание теней [Восхождение тени] [Shadowrise ru]

Безволосое, похожее на человека существо стояло и смотрело на Баррика сверху вниз; по лицу его плавали тени, отбрасываемые трепещущим светом ламп. Нет, это было не одно существо — оно состояло из многих и многих, слегка просвечивающих фигур. Что-то зашептало ему — беззвучный голос, щекочущий мысли: “Харсар так предан, но никогда не удостоится полного доверия, Каменный Круг потерял слишком много в Великом поражении…”

Затем голос в его мыслях умолк и фигуры перед ним вновь слились воедино — в слугу короля, Харсара. Некоторое время Баррик, у которого голова шла кругом, не мог ничего сообразить. Что произошло? Где он?

— Всё ещё в Зале зеркал, — ответствовал Харсар, хотя юноша не произнёс ни слова.

Принц видел, как двигаются губы слуги, слышал его выверенно ровный голос ушами, и одновременно — в голове, где этот же голос произнёс несколько другое:

"Первый Камень уснул. Дочь Первого Цветка спрашивает о вас".

Снова сквозь его сознание пролетел беззвучный шёпот: "Удача, что она жива, но мы бесплодны, мы пускаем наше семя на ветер так же, как бросаем на стол игральные кости".

Нет, это был не просто голос, звучащий у него в голове, а… некий образ, тихий, как тянущаяся к солнцу трава.

Баррик попытался встать. Почему он лежит на полу? Почему у него голова будто мешок, набитый галькой до того туго, что вот-вот разойдётся по швам, пока все эти мысли-слова-образы-звуки-запахи трещат и взрываются внутри, как брошенные в костёр шишки? Он обхватил несчастную руками, опасаясь, как бы череп не лопнул.

Немного погодя ощущение исчезло, хотя голова оставалась неприятно тяжёлой и мир вокруг расслоился на собственные призрачные копии, как будто принц смотрел на всё сквозь дешёвое, кое-как литое стекло.

— Пойдёмте, — позвал Харсар. — Дочь Первого цветка…

"Сакри,

сестра,

жена,

внучка,

наследница…” — забубнили беззвучные голоса в его голове.

— … ожидает вас.

"В Месте сужения, в Зале перекрёстка. Под терновыми ветками, как в Первые дни, когда Народ был юн…"

Голова у Баррика гудела что твой пчелиный улей — он едва сдерживался, так хотелось поднести руки ко лбу и прихлопнуть роящиеся в ней мысли.

— А что же король… Где Иннир?

— Сын Первого камня в Палате прощания, — произнёс слуга.

"…Удалился к Сердцу Танца перемен”, - подсказали мысли.

— Пойдёмте, — снова вслух, — она отведёт вас к нему.

Больше Баррик ничего сказать не мог и сделал единственное, что ему оставалось — последовал за Харсаром, в то время как в голове его кружились, как подхваченные смерчем песчинки, новые мысли: имена, мгновения, проблески чего-то, что он ощущал как воспоминания, но о вещах, которых он никогда, как ему помнилось, не видел, и даже не мог, в сущности, опознать. И вместе со всеми этими вспышками знания, сбивающими принца с толку, появилось и другое странное ощущение: всё в зале — скамьи, зеркала на стенах, спиральный мозаичный узор на полу — будто бы озаряло некое сияние, свет настоящести ; никогда принц не испытывал ничего подобного. Даже самые знакомые вещи, окружавшие Баррика с детства, никогда так отчётливо не осознавал он частью своей жизни, как, например, брусья, что сейчас были у него над головой — тёмное, старое дерево, резцом мастера превращённое в сложное переплетение тонких ветвей и колких листьев падуба. Каждый предмет имел форму и структуру, и их нельзя было не заметить; у всего была своя история. И, как всё прочее в Кул-на-Кваре, зал и сам был историей, великой историей Народа.

А потом Баррик увидел её, ожидающую, в белых мерцающих одеждах. Юноша лишь взглянул на женщину — и на него будто обрушилась океанская волна, смяв все чувства, утопив разум в воспоминаниях, которых у него прежде не было: лес в уборе багряной листвы, гладкое плечо, белизной подобное слоновой кости; её прямую фигурку на спине серой лошади — плащ усыпан снежной крошкой.

Сакри.

Сестра Ветра.

Последняя в роду.

Возлюбленный враг.

Потерянная и возвращённая.

Королева Народа…

Воспоминания сыпались и сыпались, и уже почти ничего не осталось в Баррике от него самого, но тут нечто гораздо более сильное и намного более отчётливое ворвалось в него, как будто луч света ударил принцу в глаз в тот же самый миг, как серебряная стрела пронзила сердце. Принц пошатнулся. Ноги отказывались держать его, он упал на колени перед королевой и заплакал. Никогда не видел он никого и ничего прекраснее Сакри, такой могущественной и полной загадок, что даже смотреть на неё было Баррику больно: в один миг она казалась сотканной из летучих паутинок и ловчих паучьих тенёт, и сухих прутиков — словно куколка, сделанная для детей сто лет назад, такая старая и хрупкая, что грозит рассыпаться в пыль от лёгкого прикосновения, а в другой — статуей, вырезанной из твёрдого переливчатого камня. А её глаза, её глаза, такие чёрные и глубокие! Стоило Баррику взглянуть в них, как у него начинала кружиться голова, ему казалось, что он сейчас упадёт и будет падать и падать, и никогда не достигнет дна.