Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Из-за улыбки…

– А мне твоя улыбка нравится, – он не мог отвести глаз от лица новой подружки. – Я такой радужной улыбки в жизни не видел!

Некоторое время раздумывая, Унция смотрела на вихры, торчащие из-под поварского чепца, и в полной тишине ветер шевелил подол её лоскутного платьица и кончики крахмального фартука поварёнка.

– А хочешь попробовать радугу на вкус? – неожиданно предложила она.

– Эй, что это вы там? А ну прекратить немедленно! – неуверенно приказал караульный, переминаясь с ноги на ногу и бряцая снаряжением.

– Даже не знаю, – смутился Октавиан. – Никогда не ел небо.

– Я тоже, – принцесса поправила волосы, потревоженные порывом ветра. – Может, ты боишься? – в её глазах вспыхнули золотистые искры.

– Ничего я не боюсь! – он решительно сдёрнул чепец и снова ухватился за поднос.

Держа его четырьмя руками, оба, как по команде, потянулись друг к другу, одновременно зажмуриваясь. Шум прибоя вдруг стал отчётливо слышен, пронзительно зазвучали крики чаек. Было слышно даже, как сопит солдат, изнемогающий под палящим солнцем. И тут же всё исчезло: и прибой, и чайки, и недовольное сопение. Смешанный аромат корицы и перечной мяты скользнул вдоль её лба, а следом оглушительно ударил колокол. Всё вокруг замерло и стояло, не шелохнувшись, пока где-то в глубине принцессы били куранты. Только лучистый комок стремительно нёсся навстречу, открывая черты удивительного, прекрасного лица. А когда звенящая волна схлынула, и она, не открывая глаз, увидела перед собой Октавиана, который тоже стоял, крепко зажмурившись, то поняла, что это и есть те самые Голос и Взгляд, так долго от неё скрывавшиеся.

– Это уже ни в какие ворота не лезет! – отчаянно воскликнул караульный, не решаясь нарушить приказ и снять с глаз повязку.

Океан мелодично пел, в небе кружили птицы. Солдат тщетно вслушивался в тишину по соседству, а Унция и Октавиан стояли в блаженном оцепенении и улыбались. Их руки были опущены по швам, но поднос, над которым протянулась коротенькая, но ясная радуга, не падал, а парил, словно ковёр-самолёт. За это время кукурузная каша дала нежно-зелёные побеги, в казарме подняли тревогу, а мимоходом и полуслепого подагрика с постели.

– И как только вам не совестно, дети, – горько воскликнул старичок, за плечо которого держалась цепочка солдат с завязанными глазами. – Вы же не даёте мне болеть!

Остаток дня Унция провела в облачке малинового звона, с нетерпением ожидая ужина, – ещё никогда в жизни ей так не хотелось есть. Но как только звякнул засов, аппетит сразу исчез. Не появился он и все последующие дни – еду вновь приносил тот же старик, только теперь он ещё больше хромал и ещё меньше говорил.

Время тянулось нестерпимо медленно, и иногда начинало казаться, что её друг, как и сияющие вершины, попросту привиделся. Еда, даже с пригоршней соли, добываемой прямо над тарелкой, казалась пресной, а одиночество после первого в жизни поцелуя разошлось не на шутку. В напрасном ожидании прошла неделя, за ней месяц, и после очередного приступа хандры принцесса задумала одиночество отравить.

Глубокой ночью, морщась и давясь, но с поистине королевским упорством, она сжевала часть алоэ, росшего в амбразуре. Невыносимая горечь мясистых, как щупальца осьминога отростков, вопреки ожиданию, пришлась одиночеству по вкусу и, заговорив впервые за всё время, оно попросило съесть куст до конца.

Рассвет бедняжка встретила на выступе. Ощущение было такое, что алоэ дало гигантские корни в желудке и до небес проросло в душе.

С лучами зари Унция в изнеможении распростёрлась на книжном ложе, прибавив к «Сумме теологии» Фомы Аквинского свою заплаканную щёку.

Ей виделось, как она входит в огромную, сияющую раковину и идёт по радужной спирали всё дальше и дальше, а мимо плывут мифические цветы с занавесок её детской спальни.

Потом она шагала по пустыне, подметаемой холодным ветром, где из бардового, бархатного тумана выплывали чьи-то беззастенчиво глазеющие физиономии.

Она шла, как сомнамбула, пока вокруг не стало теплей, и не выросли заросли необыкновенного леса. Деревья, росшие очень густо, несли черты морских полипов и кораллов, смешанных с колючей агавой и зонтиками гигантского укропа. Из состояния полусна её вывел голос, показавшийся ей знакомым.

– Здравствуйте, ваше высочество, – сказал голос.

Унция вгляделась в пёструю зелень и узнала тукана из зоологического атласа.

– Оксфорд? – жёлтое солнышко сияло на пернатой грудке. – Что вы здесь делаете?