Надежда Мамаева: Ловец [СИ]

Я словно сама себя гипнотизировала. Но это слабо помогало. А потом поняла: если мысли все вновь и вновь возвращаются к взрыву, нужно попытаться подумать о чем-то другом. Без разницы даже, что это будет. Да хоть та же, морская бездна ее поглоти, дамба, что опоясывала столицу. И я судорожно начала вспоминать все, что знаю о барьере.

Еще сотни поколений назад воды океана поднялись столь высоко, что затопили все ровные участки суши. Над морской гладью остались только горные пики и хребты, мало пригодные для жизни.

Тогда-то на выручку и пришли маги, выбрав плато с возвышенностями и окольцевав их барьером. Получилось, что вокруг, на высоте сотни ярдов, плескались волны, а мы жили ниже уровня вод. Порою, в сильные шторма, барьер поднимался еще выше и даже, один раз на моей памяти, смыкался куполом над нашими головами. Все бы ничего, но стремительно росшей столице места уже не хватало. Поэтому-то дома, еще недавно двухэтажные, начали строить не в ширь, а ввысь. Может, спустя век, их крыши и вовсе будут островами, что возвышаются над морской волной?

И таких опоясанных земель было множество. А меж ними передвигались на батискафах и кораблях. Вторые, гонимые ветрами и винтами — быстроходнее, но до них еще надо подняться на дирижабле. Зато батискафы сновали меж столицей и расположенными рядом секторами не хуже мальков. Швартуясь, эти посудины выпячивали свой кормовой отсек из барьера в паре футов от земли, чтобы пассажиры смогли сесть в них.

Я уже подошла вплотную к барьеру — прозрачному и, на первый взгляд, тонкому. Ну чисто мыльный пузырь. По ту сторону — водная толща, в которой неспешно покачивались водоросли, всеми оттенками алого пестрели кораллы, по своим делами плыли медузы, словно дамы прошлых эпох в кринолинах. Они то раскрывали колокол щупалец, то стремительно сжимались, толкая тело вверх. Распахивали свой капюшон, как птицы — крылья, скаты… Море было спокойным и делилось своим спокойствием со мной.

Площадка для тех, кто предпочитал частные перевозки, находилась чуть дальше. Прямо же передо мной — ступеньки пологого трапа, по которому поднимались те, кто предпочитает дешевизну и «убогую серость», как выражался Грэг.

Я же видела эти общественные батискафы до этого лишь издали. У нашей семьи был свой, на собственной полосе барьера. Но сегодня его взял супруг. А я планировала, что Стэн договорится с одним из частных перевозчиков и сопроводит меня на Ист-Лайдос, оставив магомобиль на стоянке.

Стэн… в горле опять встал ком, который я с усилием проглотила.

— Эй, дамочка, помочь? — недовольный и грубоватый голос заставил меня оторвать отрешенный взгляд от барьера.

Но едва говоривший глянул на мое лицо, осекся.

— Миссис, что у вас случилось? — невысокий, с бледной рыхлой кожей и вислыми щеками мужичонка, что стоял у трапа, подался вперед.

Нехорошо начинать разговор, не поприветствовав собеседника. Дурной тон оставлять вопрос без ответа. Этим истинам меня с детства учили гувернантки и бонны. Вот только сейчас было не до этикета.

Я подняла на него глаза и одними лишь губами прошептала:

— Мне необходимо попасть на верфи.

Удивительно, но, несмотря на сип, мужик понял, куда мне надо.

— Если к судострою, то вам к Колченогому Алаиру надо, — его батискаф туды ходит, — и в подтверждение своих слов он ткнул пальцем, похожим на грязную сардельку, в стоявший невдалеке батискаф. Тот тоже выпятил свою помятую корму и ржавый винт из барьера и гордо завис в воздухе, не доставая пузом до горбылей настила три фута.

Я лишь кивнула и, как робот из витрины «Магии механизмов от Джуди Роу», тяжелыми деревянными шагами двинулась в указанном направлении.

Пассажирский батискаф, что отходил к верфям, был неказист, широкобрюх и настолько ржав, что рыжины на его обшивке было больше, чем бирюзовой краски. Боковые винты, что виднелись по ту сторону барьера, неспешно вращались. Зато у такой раритетной посудины имелось одно неоспоримое преимущество: скорость на ней, наверняка, просто не чувствуется (… сколько ни подгоняй элементаля в двигателе).

Плачевный вид батискафа объяснялся просто: он был для рабочих. Простых трудяг, что каждое утро спешат на верфи, а потом глубокой ночью добираются до окраин столицы. К чему им переплачивать за комфорт спозаранку? Ведь в предрассветный час, когда глаза еще с прищуром смотрят на мир, а дрянной, повторно сваренный кофе (он же — оружие массового воскрешения), еще не пробудил организм ото сна, изыски интерьера ни к чему. Тут единственное — чтобы посудина не развалилась в воде, а все остальное — мелочи жизни.