Ольга Егер - Амазонка [СИ]

Последнее, что я увидела перед собой — изуродованное лицо одержимого, его испорченные зубы. Брызжущее кровью лицо, опустилось к моему. Холодные, как у мертвеца губы, сначала прижались к моим, а потом в меня полилось что-то тошнотворное. Жидкость. Кровь? Я чуть не подавилась, силясь выплюнуть мерзость, которой наполняли мой рот в поцелуе. Всё же захлебнулась и пропала…

Чёрное небо. Красное раскалённое солнце. Вокруг пустынно. Никого нет. Лишь я лежу на песке, мучаясь от жары. Ни ветерка, ни дуновения. Ничего нет. Мир искажён. Он чужой, мёртвый.

Мои губы потрескались от обезвоживания. Облизала их, но стало гораздо хуже. Желудок сжался.

Встала. Пошла куда глаза глядят. Брела, ползла, иногда просто лежала, распластавшись посреди песков. Я утопала в них. Я ненавидела их. Снова ползла. Почти чёрная лужа показалась до умопомрачения привлекательной. Согнувшись над ней, я увидела своё отражение. Не помню, чтобы раньше видела себя такой. Или то не я смотрела на себя?

Отражение медленно поднималось из лужи, обретая форму. Красно-чёрная густая жидкость стекала по её телу, открывая светлую кожу, тёмные волосы, заплетённые в косы, белую просторную одежду. И вот она уже ступила на песок собственными ногами.

— Здравствуй мама, — сказала мне.

— Мама? — смешное слово. Сомневаюсь, что слышала его. — Что это значит?

— Мама — женщина, которая даёт жизнь, любит и готова пожертвовать всем, ради своего дитя. — Ответило отражение, присев напротив. — Ты будешь моей мамой? Я хочу, чтобы ты дала мне жизнь.

— Не знаю. — Пожала плечами я, и поняла: — Я ничего не знаю. Ты покажешь как?

Она рассмеялась. Протянула руку.

— Конечно, Ориана. — Улыбнулась она, помогая мне встать. — Пойдём.

— Куда? Что такое "Ориана"?

— Это твоё имя. Не переживай, ты вспомнишь. Позже. — Пообещала она, поддерживая меня под руку. И мы вместе пошли.

— Ориана, — попробовала на вкус "своё" имя я. — А как зовут тебя?

— Сама придумай. Ты же моя мама.

Я остановилась, хотела внимательно рассмотреть её, и имя сорвалось с языка:

— Алания. Тебе нравится?

Она молчала. Я заметила маленькую капельку, оставляющую мокрый след на её щеке. Потянулась, чтобы стереть, а она поймала мою руку, прижав ладонь к прохладной коже.

— Очень, мама.

Открыв глаза, я помнила только одно: я — Ориана — мать, сильная женщина, которая должна оберегать своё дитя. Однако моей Алании не было рядом. Да и окружающее существенно отличалось от того, где я оставила мою девочку. Здесь были люди. Мужчины. По голосам я не могла понять, кто они, знакомы ли мне.

— Почему ты присоединился к ним? Поверил в сказки, мол, дадут всё, чего не пожелаешь? — вопрос, обращённый к товарищу или напарнику, прозвучал из-за тканевой заслонки, отделяющей меня от тревог.

— Насмешил, — пробасил другой мужчина. — Просто смекнул, что лучше уж с ними примириться, чем потерять те крохи, которые есть. Да и подумал, коли они нападать будут, так и мне найдётся, чем поживиться…

— Или кем! — поддерживая его, второй ёмким комментарием выдал свои скромные мечты изувера, жадного до издевательств над живыми существами. — Кстати, знаешь, что мы охраняем?

— А бабу какую-то, — с брезгливостью ответили. — Они её три дня назад притащили. Спит всё время, али умерла? Хрен её знает. Да только сюда редко наведываются. Смену за сменой охранников меняют. Что будем делать после своей? Пойдём, ограбим ближайшую деревню?

— Да. Тело бы бабское пощупать! Истосковался я…

— Ты ещё и об этом думать можешь? Я только на каменных солдафонов гляну, и жить не хочется, не то, что баб щупать! Они все тут, как с того света.

Оба замолчали. Меня это обрадовало, ведь я хотела скорее вернуться к моей Алании. А из-за их болтовни пробраться в тот мир, где есть часть меня, никак не могла. Попробовала сомкнуть веки. Но ничего не произошло — я осталась в полумраке одна.

— Зачем за бабами ходить далеко? Эта ж спит. Если мы её сторожим, знать она — военнопленная. С такими, что хочешь делай и ничего тебе за это не будет. — Рассуждал стражник.

И, наверное, напарник согласился с такими доводами, ведь полотно пропустило слабый свет луны сквозь небольшую щель, в которую просочились и двое мужчин. Они приблизились. Быстро расшнуровали штаны, определились кто из них более изголодавшийся и, не особо рассчитывая на мою покладистость, потянулись к рукам и ногам.

— Прочь от меня! — крик вырвался с животным рычанием.