Ольга Егер: Черствое сердце (СИ)

Здоровенные дубы, будто танцуя под натиском ветра, склоняли трепещущие кроны то в одну сторону, то в другую. Вскрикивали здесь, и там ночные птицы. И кто-то нудно бурчал позади: "Мы здесь уже были! Когда же мы уже придем, а?". Я шагала за выпившими друзьями и не могла понять, как меня угораздило оказаться в самой глубине леса среди ночи. Хотя, если припомнить все события до первых двух бутылок вина, то выходило так…

Мы только разбросали вещи по отведенным нам в съемном домике комнатам. В Святогорск на отдых большая команда Клуба Изгнанников, явилась почти полным составом: Саша с Риммой, я с племянником, Ритка с Русланом и своим мелким чадом — Стасей, а так же Димка, Дашка, и оперуполномоченный — Серега. Мужской коллектив первым делом полез к бутылке — отмечать приезд. Женская половина — надавала по рукам, всучила детей и приказала нянчиться, пока готовится обед! Ведь сначала надо поесть, и лишь потом обмыть отпуск.

— Дин? — пританцовывала вокруг меня Римка, таская салат из-под рук.

— М? — я сосредоточилась на том, чтобы не попасть ножом по пальцам воришки.

— Ну, повернись ко мне! — проныла она. Я повернулась, отложила нож и уставилась на нее. Она повертелась, стала в профиль, анфас, потом, не отыскав никакого интереса на моей кислой мине, обижено спросила:

— Ты ничего не замечаешь?

— Ага! — согласилась, что я таки упустила из виду. — А ну повертись еще!

Она покрутилась.

— Точно! Худеть тебе пора! От счастливой жизни вес набрала! Вон бока обвисают!

Подруга обиделась и надрывным криком выдала:

— Это не бока! Я беременна!!!

Воцарилась гробовая тишина. Ритка забыла о готовке и бросилась обниматься с подругой. Дашка тоже радовалась. И только я стояла, как вкопанная.

— Хорошо! — закивала я, ничего не испытывая.

Подруга расстроилась. Она-то надеялась, что я, как и все, буду прыгать и вопить. Но я давно не чувствовала ни радости, ни страха, ни тоски. Только пустоту.

— Не грусти! — поцеловал ее Сашка, встав позади и положив руки на заметно округлившийся живот жены. — Просто она сейчас не может разделить с тобой счастье, как когда-то. Потерпи немного. Она придет в себя.

— Я знаю! — надула губки будущая мамаша. — Просто мне уже надоело смотреть на ее постное лицо! Уже четыре месяца смотрю. Аж тошнит.

— Тебе не приходило в голову, что тошнит тебя по другой причине? — брякнула я, и Римма сузила недовольные глаза, от злости сверкнувшие желтым. — Ну, не смотри на меня, если я вызываю в тебе такие неприятные эмоции.

Она вырвалась из объятий мужа и толкнула меня в плечо, банально провоцируя злость. Не заметив изменений, отпустила еще и пощечину. Все насторожились. Прибежал Серега, чтобы если что — вступиться в бой, влезть между двух фурий и растащить до того, как в ход пойдут ногти, зубы и коленки (хотя мы с Риммой ни за что в жизни до такого бы не докатились, но Серега ведь мог помечтать!). Я не шевелилась.

— Сколько можно, а??? Приди ж ты в себя! Разревись, если тебе плохо, покричи на меня! Сломай что-нибудь!

Я, не задумываясь, хлопнула об пол тарелку. Причем не нашу, а хозяйскую. Сашка схватился за голову, подсчитывая по карману ли ему такие женские разборки. Потом опомнился и магией все склеил.

Римка расплакалась, и бросилась обнимать свою "черствую подружку".

— Хватит меня так называть! — бурчала я. Начинала чувствоваться нехватка воздуха от того, что меня по доброте душевной, пытаются придушить. Римма еще и ухо мне заплевала — рыдая, скорее от гормонального сбоя, чем от настоящего волнения.

— Я рада за тебя! Правда! — постаралась убедить ее я и, мы втроем с Сашкой, и Римкой, почувствовали укол магии в висок. Ну, как укол?.. Было такое ощущение, что солидную иглу молотком вбили.

— Прости, соврала! — потирая больное место, призналась во лжи я. — Ну не могу, понимаешь? Не могу. Хотела бы, но не получается. Я стараюсь, правда!

— Ладно! Девочки! Давайте лучше мы приготовим, а вы идите, отдохните! — влез Серега, пытаясь избежать дальнейшего развития темы о моей эмоциональной неадекватности, которая, как правило, заканчивалась обоюдными всхлипываниями друзей, и жалением меня горемычной, сидящей совершенно спокойно в сопливо-слюнявом эпицентре драмы. Я совершенно не понимала, почему им всем так нравится меня жалеть? Это только раздражало… Кстати, раздражение — единственное, пока слабое чувство из всего спектра утерянных и ныне возвращенных. Однако его я не торопилась демонстрировать.