Полина Громова - Смеющаяся Тьма

Руна, наверное, думала, что я хочу защитить ее. Да, я хотел ее защитить — но дело было не в этом. Я никогда бы не решился так себя вести, если бы…

— Слушай, Саймон. У Руны очень строгий отец. Если он узнает, что я не попытался помешать тебе, мне не поздоровится. Так что… Ты не мог бы меня ударить?

…Если бы два дня назад существо по имени Хельга не вывернуло мою душу наизнанку.

Саймон опешил. Потом самодовольно осклабился.

— Ну, если ты так просишь… Держи!

Он замахнулся, чтобы ударить — хорошо ударить, сочно, со смаком. Его кулак понесся в сторону моего лица… И замер, натолкнувшись на мягкую, но непреодолимую преграду моей ладони.

— Держу, — сказал я и вдруг почувствовал, что улыбаюсь, как будто бы встреча с этой компанией была лучшим, что произошло за сегодняшний день… Да и вообще лучшим, то только могло случиться. Я подумал так — и сжал пальцы.

— Пусти! — Саймон заорал, попытался вырвать руку из моей ладони. Я сжал еще сильнее — послышался хруст, словно зимним утром под чьим-то сапогом проломилась тонкая корочка снежного наста. Саймон снова заорал и упал на колени.

Опомнившись, на помощь своему недалекому предводителю кинулся Кен. Я ударил наотмашь — парень отлетел на несколько шагов, шарахнулся спиной о содрогнувшуюся от удара яблоню, упал лицом в снег.

— Рик, что ты делаешь! — закричала Руна. — Прекрати!

Мне было сложно прекратить — мне так нравилось смотреть, как Саймон, извиваясь и поскуливая, ползает у моих ног и не может освободиться. Но Руна, пожалуй, была права.

Я разжал пальцы.

— Убирайтесь.

Повернувшись, я поднялся на крыльцо. Руна прижимала руки к губам и с недоумением смотрела на меня. Когда я шагнул через порог, она шарахнулась в сторону.

— Ты чего? — спросил я, запирая дверь изнутри.

Руна замотала головой — и вдруг расплакалась.

— Рик… Это было ужасно, Рик… — говорила она, растирая слезы по лицу.

А я смотрел на нее и не мог ей объяснить, как это было здорово.

Мы вернулись в город до наступления сумерек. Нас никто не встречал, так что мы сами отвели лошадей в конюшню. Руна хотела заняться ими, но руки ее не слушались. Я стал ей помогать. Наконец Руна, не проронившая ни слова с тех пор, как мы покинули усадьбу, сказала:

— Рик. Можно тебя спросить?

— Да, конечно.

— Как ты это сделал?

Я обернулся.

— О чем ты?

Руна смотрела в пол. В конюшне царил полумрак, и я почти не видел ее лица. Но то, как дрожал ее голос, говорило о многом.

— Ты знаешь, о чем я.

Да, я знал, о чем она меня спрашивает. Но я не знал, что ей ответить.

— Не думай об этом, — сказал я наконец. — Забудь. Просто забудь обо всем. Ну да, нам испортили прогулку, но ведь это такая глупость…

Я протянул руку к Руне, но та отпрянула.

— Это не глупость, Рик. Это был какой-то кошмар.

Я понимал, что она имеет в виду. Но продолжал делать вид, что ни о чем не догадываюсь.

— Прости, я знаю, что ты испугалась. Но тебе ничего не угрожало. Они не посмели бы причинить тебе вред. Я ведь был рядом.

— Вот именно! — воскликнула Руна и, вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза. Лицо ее пылало. — Знаешь, с теми парнями я, пожалуй, чувствовала бы себя более безопасно, чем с тобой наедине.

Я обомлел. Я ожидал от нее чего угодно — но не этого. Не таких слов.

— Руна… Ты… Ты что, ты боишься меня? Ты думаешь, я способен причинить тебе зло?

Я шагнул к ней, машинально протягивая руку, но Руна шарахнулась в сторону и прижалась спиной к стене.

— Уйди! — закричала она. — Уйди, Рик! Пожалуйста!

Я опустил руку, отступил. Руна попала в полосу света, падавшую из узкого окна. Она дышала часто, отрывисто. Я видел, что она дрожит. По щекам ее снова текли слезы.

— Как скажешь, — ответил я и вышел из конюшни.

Уходя, я слышал, как, надрываясь, плакала Руна. Чувствуя какую-то смутную усталость, я потирал запястье правой руки. По ладони, будто бы она была не моей, а чужой, до сих пор пробегали колючие мурашки.

Я сам себе казался чужим. Я не понимал, как смог делать то, что делал, но… Мне понравилось. Где-то на периферии сознания маячила мысль о том, что я, хотя и кажусь себе чужим, на самом деле, наоборот, становлюсь самим собой. Впервые за свою жизнь я чувствовал, что я — это я. Тот, кем я должен быть. Тот, кем быть я хочу… Осталось только выяснить, что это за существо — то, чем я хочу быть на самом деле.

Остаток дня и вечер я провел дома, стараясь не подавать вида о том, что произошло. А наутро за мной пришли.

Мы с матерью собирались в лавку, когда в дверь комнаты постучался пристав в сопровождении двух полицейских. Я ждал их, и мне даже стало как-то легче, когда они пришли. Мать плакала, пыталась убедить их, что это ошибка, что я ни в чем не виноват. Я молчал. Я-то знал, что натворил. Я знал, что все эти обвинения — в том, что я искалечил двух парней, — справедливы. Да, я защищал себя и Руну. Но я не имел права поступать с ними так, такой жестокости они не заслужили. Поэтому я пошел с полицейскими. Хотя маму мне было очень жалко: ей было больно и стыдно за меня.