Гранд Джордж - Другой мир. Злой Рок [фрагмент]

— Но ты же знахарка, Марфа! Должны же у тебя быть жаропонижающие средства! — я сразу понял, насколько тут глухие места, насколько чужды этим людям такие понятия, как аптека, антибиотики и другие блага цивилизации. Причём, город имелся, лекари тоже, но ни больниц, ни поликлиники, ни аптек, ни таблеток в нём не было. Также никто не слышал о том, чтобы в городе имелись другие блага цивилизации: водопровод, канализация, электричество и транспорт, кроме его гужевой разновидности. Какое-то средневековье, причём, не локальное, а, исходя из того, что говорила Марфа, глобальное и дремучее. Неизвестные мне страны с монархами во главе, названия рек, гор и прочие географические названия, которые мне ни о чём не говорили, — всё это меня пугало. Складывалось впечатление, что я вообще не на Земле, а где-то в другом месте и, что самое страшное, времени. Я посмотрел на Марфу умоляюще. — Помоги ему, я отплачу, чем смогу!

Марфа кивнула с сомнением. А всё потому, что я уже пробовал оплатить её помощь и постой теми деньгами, что у меня имелись. Но американские зелёные бумажки не находили у неё какого-либо душевного отклика, только вызывали удивление. Она с удовольствием рассматривала портреты американских президентов, но при этом отказывалась признавать их денежным эквивалентом. В противоположность моим деньгам она показывала мне медные монетки, что были в ходу у местного населения. Осмотрев их, я понял, что никогда не видел ничего подобного. Во-первых, монеты были грубой работы, все имели одно и то же достоинство, то есть одинаково ценились. Во-вторых, на аверсе был изображён местный монарх либо его предок, а на реверсе было написано кириллицей только одно слово: «грош». А в-третьих, качество чеканки было настолько плохим, что обработка рифлёными насечками ребра монет напрочь отсутствовала, а сама монета выглядела будто вырубленной каким-то топором, а затем немного обточенной по краю, чтобы не оставалось острых углов.

Стараясь не думать о том, куда я попал и может ли находиться такое место на старушке-Земле, я всю ночь заваривал травы, которые дала мне Марфа. Затем я охлаждал настойку и процеживал её. Потом, охладив эту грязноватого коричневого цвета жижу, я вливал её Ваське между зубов. Делать это приходилось деревянной ложкой, ничего другого более подходящего в доме не нашлось. Вообще-то, и миски тоже были либо деревянные, либо глиняные. Во всей избе из металлических предметов я обнаружил только котелок и кочергу. И никакого намёка на пластик, полиэтилен и прочие производные на основе нефтепродуктов. Даже такой обычный и недорогой материал, как стекло, отсутствовал как в оконных проёмах, так и в быту.

Утром меня, совершенно уставшего, сменила Марфа. Она приготовила завтрак, накормила меня, а затем, отправив меня спать на сеновал, продолжила выхаживать нашего больного. Я проснулся поздно, солнце уже давно перевалило за полдень, но всё ещё ярко светило в небе. Марфа от моей помощи отмахнулась, но потребовала наколоть дрова для печи.

Я принялся за это дело с энтузиазмом, и уже к вечеру Марфа, тихо посмеиваясь, лечила мои мозоли на руках. Ночью я заступил на дежурство у Васькиной кровати. К утру его жар начал спадать, а к моменту, когда Марфа подала завтрак, Васька тихо застонал, чуть шевеля потрескавшимися губами, а затем открыл глаза и попросил дать ему воды. Это было для меня большим облегчением, поскольку я считал себя ответственным за своего земляка единственным человеком в округе, а может, и в целом мире, который мог о нём позаботиться. Как только он пришёл в сознание, у меня на глаза навернулись предательские слёзы. Я чувствовал, что этот парень — единственный человек, в отличие от целого посёлка, с которым я мог бы пообщаться на современные темы вроде кино, искусства или политики. Это был человек, который мог бы меня понять и не стал бы при этом сочувственно улыбаться при слове «самолёт».

С тех пор дела Василия пошли на поправку. Рана начала покрываться рубцами. А вот мои дела приводили меня в полное отчаянье. Все мои расспросы на тему райцентра, медпункта, почты и тому подобные упирались в улыбки жителей Новосёлок. На меня смотрели с сочувствием, как на умалишённого. Потихоньку мои расспросы привели меня к тому, чего никак не хотелось признавать. Мне приходилось опираться на свою память, а она у меня как у пилота — картографическая, ведь меня и раньше частенько нанимали для проведения аэрофотосъёмки. Я вспоминал, что видел во время полёта над здешними местами, и понимал, что жители мне не врут. Вокруг меня раскинулась непонятная моему современному мозгу цивилизация отсталых людей. Уровень развития этой цивилизации находился где-то на отметке Средних веков, век примерно десятый. Я не поленился и сходил к самолёту, приволок оттуда свой старенький ноутбук, который держал там на случай надобности в различных знаниях по ремонту в полевых условиях, а также как средство записи информации при аэросъёмке, которой я занимался ещё в старом мире. Я сумел подзарядить батарею портативного компьютера от походного зарядного устройства на солнечных батареях, но мне так и не удалось обнаружить никаких спутниковых сигналов. На моём смартфоне также не работал GPS, GSM и весь остальной доступный спектр радиочастот. Представить, что одновременно пропали сотни спутников Земли, которые только и занимались тем, что транслировали и ретранслировали радио, видео и другие сигналы с поверхности, было уже за гранью возможного. Теория о том, что я попал в неизвестное мне отсталое общество на матушке-Земле, никак не подтверждалась. Мне пришлось смириться с тем, что я попал в совершенно Другой мир, а иначе стоило признать, что я совсем умом тронулся. Позже со мной согласился оклемавшийся и дозревший для серьёзного разговора Василий, а он ведь учёный парень с техническим образованием, не то что я — гуманитарий. К моему удивлению, он принял Другой мир даже легче и быстрее, чем я. До определённого момента я не понимал, почему, но чувствовал, что товарищ знает больше, чем рассказывает. Я же связывал наши злоключения всё с тем же проклятым прибором, будь он неладен.