Кларк Смит - Злой рок Авусла Вутоквана

«Подай, подай мне что-нибудь от своих щедрот, о благородный и славный милосердием отец бедных!» – взвыл нищий.

Авусл Вутокван, самый богатый и жадный ростовщик в Коммориуме, а стало быть во всей Гиперборее, вздрогнул – пронзительный и навязчивый как стрекотание цикады голос отвлек его от приятных мыслей. Он окинул попрошайку уничтожающим взглядом. Нынешним вечером по пути домой ему пригрезились неотразимо соблазнительные картины – блеск благородных металлов, монет и слитков, золотых и серебряных украшений, сияние горящих дивным многоцветным огнем драгоценных камней; это сказочное великолепие ручейками, реками и целыми водопадами изливалось прямо в его массивные сундуки. Теперь видение рассеялось без следа, а прервавший сладкую полудрему наглец еще просит денег!

«Мне нечего тебе дать», – его голос скрипел, словно закрывающийся засов.

«Всего два пазура, о щедрейший из щедрых, и я предскажу твое будущее».

Авусл Вутокван вновь покосился на бродягу. Ростовщик исходил Коммориум вдоль и поперек, но ни разу не видел такого ужасного оборванца, позорящего свое нищенствующее сословие. Он выглядел нелепо, неестественно дряхлым; видневшуюся сквозь прорехи в рваной одежде темно-бурую, как у мумии, кожу покрывала причудливая паутина морщин, словно здесь потрудился огромный паук из тех, что водятся в джунглях. Свисающие с тела лохмотья внушали невольное изумление, а запутавшаяся в них борода была грязно-белой, как лишайник на столетнем можжевельнике.

«Мне не нужны твои предсказания».

«Тогда дай хоть один пазур».

«Нет».

Глаза бродяги, прятавшиеся в глубоких темных впадинах, сверкнули недобрым огнем, будто головки гадюк, выглянувших из своих нор.

«Раз так, о Авусл Вутокван, – прошипел он злобно, – я поведаю об ожидающем тебя злом роке без всякого вознаграждения. Внимай голосу судьбы: безбожная любовь и сладострастное влечение к земным благам станут причиной удивительного странствия в поисках призрачного богатства и приведут к гибели, которую не увидят ни солнце, ни ночные звезды. Сокровища, таящиеся в глубоких недрах, обернутся смертельной ловушкой; и наконец, сама земля поглотит тебя без остатка».

«Сгинь, – сказал Авусл Вутокван. – Твой голос судьбы сначала вещал нечто смутное и неопределенное; последняя же часть известна каждому. Я и без откровений старого попрошайки знаю, что ожидает в конце жизни любого из смертных». Множество лун спустя, в год, который историки доледниковой эпохи нарекли именем Черного Тигра, Авусл Вутокван восседал в нижней палате своего богатого дома, где он занимался делами. Последние прозрачно-золотые лучи уже отливавшего красным закатного солнца, падая сквозь хрустальное окно, расчертили комнату яркими полосами, зажгли причудливым радужным фейерверком самоцветы на лампах, свисавших с медных цепей, оживили змеящийся серебряный узор на темных гобеленах. Укрывшись в прохладной коричневой тени подальше от света, Авусл Вутокван с насмешливым и строгим видом разглядывал посетителя, чье смуглое лицо и темный плащ позолотило уходящее солнце. Клиент не был жителем Коммориума; купец из заморских краев, или скорее представитель гораздо более опасного ремесла, решил про себя ростовщик. Узкие, раскосые, зеленые как берилл глаза, неухоженная, отливавшая синим борода и дурно скроенная небогатая одежда – все указывало на то, что к нему явился чужак. «Три сотни джал – немалая сумма, – задумчиво сказал ростовщик. – К тому же, я тебя не знаю. Что ты можешь дать мне в залог?» Посетитель достал мешочек из тигровой кожи, стянутый крепкими сухожилиями, и раскрыв его одним неуловимо-ловким движением, перевернул и потряс. На столик выкатились два не ограненных изумруда невероятной величины и чистоты. Последние лучи закатного солнца зажгли в них холодное как лед зеленое пламя, и глаза ростовщика тоже загорелись алчным огнем. Но голос его звучал по-прежнему невыразительно и бесстрастно.

«Я могу одолжить тебе сто пятьдесят джал. Изумруды трудно продать; если ты не придешь в срок, чтобы забрать камни и вернуть деньги, я еще пожалею о своей щедрости. Но я согласен пойти на такой риск». «Я и так прошу меньше четверти их настоящей цены, – протестующе воскликнул посетитель. – Дай мне двести пятьдесят джал… Мне сказали, что в Коммориуме есть еще много ростовщиков». «Двести джал – мое последнее слово. Действительно, камни неплохие. Но ты мог их украсть. Откуда мне знать? Не в моих правилах задавать нескромные вопросы».