Марджори Каптаноглу - Грейвенвуд (ЛП)

— Сэр, вы меня удивили, — сказала я.

— Простите. Я увидел вас из коридора и вошел, — он подошел ближе и понизил голос, дрожь пробежала по моей спине. — Я заметил ваше любопытство насчет Грейвенвуд прошлой ночью. Решил показать вам ее рисунок.

Рисунок был началом поисков информации об артефакте.

— Я бы хотела его увидеть.

К моему удивлению, сэр Бистон зажег лампу и повел меня дальше в библиотеку, которая была больше, чем я думала. Я прошла за ним к резной деревянной двери в конце комнаты. Он взял ключ, открыл дверь и указал мне входить первой.

Холодок охватил меня, я прошла в тесное пространство без окон. Сэр Бистон прошел следом, дверь за ним закрылась, оставляя нас во тьме, кроме сияния его лампы.

Он поднял лампу, чтобы озарить одну картину на стене. Там был изображен кошмар. Мужчина с белой бородой был прикован к столу, деревянную табличку прижимал к нему мужчина моложе. Казалось, их волосы и одежду трепала буря. Но самым странным был зеленый свет, исходящий из лежащего мужчины, впитывающийся в тело другого. У юноши были огромные глаза, полные торжества, а старик выглядел подавленно. Его ждала смерть.

— Это Малет Кэтвик, — сэр Бистон указал на юношу. — Этот рисунок показывает, как он стал чародеем.

— Я не понимаю.

— Грейвенвуд, — он указал на табличку на рисунке, — с двумя сторонами. С одной стороны указания позволяют снять чары, как и говорил ваш дядя прошлой ночью.

— А другая сторона? — спросила я, когда он притих.

— Она позволяет тому, кто не чародей, украсть силы чародея. Это происходит на рисунке. Так первый Кэтвик стал чародеем.

Я обняла себя, потирая руки.

— Что случилось со стариком?

Сэр Бистон пожал плечами.

— Скорее всего, он умер, потеряв силы. Или просто пропал.

— Почему дети лорда Кэтвика не использовали табличку так же? — сказала я.

— Они увидели, как их отец перешел на сторону зла, и не захотели повторять это. Грейвенвуд больше не использовали.

Я смотрела на картину, и казалось, что Кэтвик вытягивал жизненную силу из плененного чародея. Меня беспокоили чувства, которые вызывала картина. Я оторвала от нее взгляд.

Сэр Бистон поманил меня из комнаты и запер дверь. Он покинул библиотеку без слов. Я пыталась понять, почему он показал мне картину, было ли это предупреждением. Он мог работать на леди Оделию, может, остался после дней, когда ее отец правил землей. Она была Кэтвик, могла быть против использования семейной реликвии. Предупреждение могло быть от нее.

Я покинула библиотеку вскоре после сэра Бистона, пытаясь отогнать тревогу.

Страж с короткими волосами и добрым лицом стоял у двери. Я пошла по коридору, и он устремился за мной.

Я замерла, чтобы поговорить с ним:

— Дядя сказал, что я могу свободно осмотреть замок.

— И я так думал, миледи, — сказал он.

Но, когда я продолжила идти, зашагал и он.

— Вы преследуете меня, — сказала я. — Зачем?

— Для вашей защиты, миледи.

— По чьему приказу?

— Леди Элдред.

— И от чего вы меня защищаете? — сказала я. Замок уже был сильно защищен, и я не видела повода для личного стража.

— От любых угроз вашей безопасности, миледи, — сказал он.

— Уверяю вас, я буду в порядке.

— Не сомневаюсь, — сказал он, — но я должен следовать приказам, миледи.

Я вздохнула. От него не избавиться. Но, может, я могла его использовать.

— Хорошо, — сказала я. — Если вы не оставите меня, расскажите о замке. Покажите мне его. Как вас зовут?

— Хью, миледи. Я буду рад помочь вам.

Он повел меня по роскошным комнатам, а я думала только о поиске Грейвенвуд. Или хотя бы подсказок, где она могла быть. Несмотря на скрытое предупреждение сэра Бистона, я хотела использовать ее. Он сам сказал, что одна сторона могла снять заклинание, и мне нужна была только та сторона.

Я искала скрытые двери или хранилища. Места, где могло храниться что-нибудь ценное. Но я не осмелилась спросить у Хью про Грейвенвуд прямо. Он мог доложить о вопросе бабушке, а то и леди Оделии. Она уже могла подозревать, что я была тут из-за этого.

Хью привел меня в портретную галерею и попросил осмотреться.

— На той стене Элдреды, — он указал.

Там было несколько картин моих предков, включая бабушку, когда она была моего возраста. Даже тогда ее взгляд был холодным, хотя лицо было красивым.

Дядя Мейс позировал для портретов в разных возрастах, через каждые несколько лет, от младенца до нынешних дней. Меня удивляло отношение бабушки. Так много картин сына, но ни одной картины дочери, потому что это было бы «слишком сентиментально». Разница в отношении к ним была очевидной.