Александр Гребенкин: Люди как птицы

Волнение охватывает меня с головы до пяточек! Миг — и на мне одето лучшее моё ситцевое платье. Чтобы его украсить я тут же вообразила себе «миль флер» — тысячу цветов, и вот эта россыпь маленьких изящных растений украсила моё жемчужно-белое одеяние.

Романтическое настроение только усилилось! Покрутившись перед зеркалом, я, довольная, бросилась вниз к машине. Меня ждала целая корзина цветов!

В кремовом костюме Максим сиял. Также сиял и ресторан, самый дорогой в городе, с чинным швейцаром с золотыми галунами, картинами в шафранных рамах, с внимательными официантами в хрустящих одеждах, с белоснежными скатертями и блистающей дорогой посудой, с бутылкой шампанского в ведёрке со льдом.

Ножи и вилки ловили синий и золотой цвет, шампанское искрилось и пузырилось в бокале.

В этот вечер Максим ласково смотрел на меня и не умолкал, его вопросы обо мне и моём мире были деликатно — осторожными, а рассказы о творчестве — чудесно занимательными и глубокими.

— Я ведь ничего не знаю о вас. Кто вы, моя прелестная Гера? Вы производите впечатление образованной молодой женщины, только вы закрыты, как шкатулка с секретом.

Я что-то отвечала, типа, «да закончила», «да, работаю, танцую», «нет, не состою»… Одинока? Нет, у меня ведь есть птица!

Максим Ковалевич улыбался.

— Я ведь что планирую, — сказал он, осторожно взяв меня за руку. — Я хочу, дорогая Гера, чтобы вы стали моей моделью!

— Приблизительного этого я и ждала. Позировать вам? — лукаво спрашиваю я.

Мой милый мастер залился краской.

— Вы ведь вдохновляете на творчество, Гера, как жёлтая Луна вызывает приливы и отливы… Вы словно солнце, с вами светло и весело.

Я рассмеялась и убрала руку.

— Вы хотите, чтобы я застыла на постаменте, подобно античной богине?

— Именно! — глаза его заискрились. — Я хотел бы видеть вас в блеске божественной славы…

В это время проходящий мимо человек с дамой поприветствовал нас, и Максим сразу же откликнулся, пожав ему руку:

— Боже, Мишель, какими судьбами? Как давно ты не заходил…

Стоявший перед нами человек с весёлыми синими глазами, очень собранный, в тщательно вычищенном костюме с манжетами и бабочке, с интересом посмотрел на меня, поправил пятернёй светлые волосы и слегка поклонился.

Максим тут же познакомил нас, представив своего приятеля, как Михаила Булатова, драматурга и писателя. Его дама, стройная и элегантная, в дорогой заграничной шляпке звалась Верой.

Булатов тут же сказал нечто остроумное, от чего все мы сразу залились смехом, но мне, почему-то показалось, что несмотря на внешнее жизнелюбие, он где-то внутри себя очень страдающий человек.

Булатов и его дама отправились к своему столику. Краем глаза мне было видно этого загадочного человека, в душе которого я прочла печаль. Он курил, шутил со своей спутницей, и иногда бросал заинтересованный взгляд в нашу сторону. Но в этот вечер моим королём был художник Максим! И когда от выпитого закружилась голова, он пригласил меня к себе и, прощаясь, слегка кивнул Булатову.

***

День грядущий к обеду уже приготовил мне сюрприз — у подъезда остановился легковой извозчик в кафтане, и внимательный Максим (он сегодня в кожанке и кепке) везёт меня к себе. Студия находится внутри необъятного дома, и, прибыв, я снова улавливаю взгляды множества лиц.

После долгих и утомительных приготовлений я, наконец-то, застываю в образе Геры Барберини (статуи, хранящейся в ватиканском музее Пия-Климента, и как уверял Максим, это римская копия скульптуры работы самого Праксителя). Мои волосы, увенчанные диадемой, разделены посредине пробором и убраны назад, сквозь тонкий хитон видны контуры тела, но складки плотного гиматия, спадающего с правого плеча, надёжно скрывают мои тайны от нескромного взгляда. Очень трудно долго стоять, слегка наклонившись вперёд, да ещё и держать в руках жезл, поэтому мы договорились лишь о двух, не очень обременительных, сеансах.

Максим, нервными мазками кисти набрасывавший мою фигуру, восторженно говорил о красоте моего тела. Он намекнул, что хочет написать меня купающейся в источнике, то есть в ручье Канаф, близ Нафплиона, где богиня Гера, совершая ежегодное омовение, становилась девой! Но лукавым жестом ладошки я остановила нескромные порывы моего увлечённого художника.

Но вот сеанс на сегодня, наконец, окончен, и Максим предлагает мне новую программу развлечений.

Вечером нас ожидает зеленеющее нежной травой футбольное поле и трибуны, заполненные воодушевлённо шумящими людьми. Какие только лица здесь можно узреть! Сколько голов надо мной и подо мной: спокойные инженеры в форменных пиджаках и фуражках; горячие рабочие — мужчины с папиросами, в косоворотках и мохнатых кепках, их пламенные работницы в красных кумачовых косынках; важные служащие в пенсне и в очках, в блузах и толстовках; оживлённые дамы в шляпках; серьёзные военные во френчах с ремнями и петлицами; свистящие пацаны в тюбетейках с прилипшей к губам шелухой семечек; кричащие юноши в фуражках и полосатых футболках, со значками ОСОАВИАХИМа. Рябом с трибунами зорко следят за порядком стройные милиционеры в белых гимнастёрках с красными петлицами. И вот — увлекательный матч между командами, название которых запомнить не удалось, ибо лишь только неистовые ноги футболистов забегали по полю, как я унеслась мыслями куда-то далеко, и так же, как в тумане, отвечала Максиму, улыбалась и кивала при виде его знакомых, кричала и свистела (быть может невпопад). Но когда Максим сжал мою руку, и я увидела его отчаянные глаза, тот тот же догадалась в какие ворота нужно послать мячик этих несерьёзных людей, чтобы моему возлюбленному было приятно. И этот гол, забитый с моей помощью, стал решающим, чтобы испытать восторг победы!